утку! Он родился с зубами, что уже считалось дурным знаком, да к тому же с акульими зубами!..
Тем самым я, Ларс Ренненкампф, безумно расстроил своих родителей, – я появился на этот свет уродом.
До трёх лет я рос как и все дети. Ха, почти как все дети. Всем сообщили, что я умер, но меня держали взаперти. Я почти не общался с родителями. Лишь прислуга подносила мне еду.
Когда мне было три года, у родителей появилась новая отрада – родилась дочь, а я перебрался в подвал.
Тогда-то и начались самые лучшие времена в моей жизни. Обычный человек удивится и не поймет, как можно быть счастливым в таких условиях: кирпичные стены, сырость, гора старых тюфяков вместо мягкой перины, еда два раза в день под дверь, вместо одежды – обноски старшего брата… Ах, там было истинное сокровище, которое затмевало все! В подвале стоял старый письменный стол моего прадеда, вместе с ним разная каллиграфическая утварь, которая принадлежала ему же. Но это было не главным.
Дом был пятиэтажным. На первом этаже были столовая, два просторных зала, где принимали гостей, и комната, куда приходили учителя заниматься с моими братьями и сестрами. Обычно такие комнаты размещали неподалеку от спален, но мне повезло! Эта комната была как раз надо мной.
Поэтому каждый день я слушал, как они занимаются, учат языки, читают книги… Однажды я смог выбраться наверх, покуда никого небыло дома, и обнаружил, что в той комнате, по мимо письменного стола, стоят стеллажи с книгами. Их было очень много! Бесчисленное множество, как казалось мне тогда. С тех пор я тайком брал от туда книги и читал, после чего так же украдкой возвращал на место.
Как было прекрасно тайком пробраться в ту комнату, открыть массивную дубовую дверь, и увидеть это чудное хранилище!.. Комната была продолговатой. Под окном стоял письменный стол, а вдоль стен стояли те самые стеллажи.
Жизнь в заточении лишила меня свободы, но сколько дала взамен!.. Думая об этом, складываются строки:
Стужа безмолвно сочится – я тону в себе лет сто.
Сколько мостов с внешним миром судьбой соженно;
Мой голос подражает хрипу перебитой птицы,
Все надежды и мечты давно разбились на частицы.
Могила – желанное мою место,
Но как прекрасны те снежинки, танцующие вместе,
Как восхитительна природа вокруг…
Я умираю, или это всего лишь грусть?..
Я ненавижу свой тошнотворнный запах, –
Это зловоние страха, зов падших;
Меня прокляли за то, какой я есть…
Не раз я задумывался, что такое месть.
Сырые стены, полчища книг,
И темнота превращается в миг;
Но почему так краток сюжет,
А мои горесть и одиночество – нет?..
Назови мне причину жить, чтобы я смог рассмеяться.
Я попытаюсь сквозь горечь не разрыдаться,
Я мог бы умереть как христианин, –
Видел я много в библиотеке картин…
Каждый день великолепен!
Для переваривания сплетен
О своем роде, о исчезнувшим ребенке
С акульими зубами в пеленке.
Я, Ларс Ренненкампф, жажду пролить свет,
Раскрыть вековой секрет,
За что я заживо погребен,
Почему и по чьей вине оскорблен…
Только все протекало несколько однообразно до определенного момента.
Это был сочельник. Они уходят в церковь. Я дожидаюсь, покуда они уйдут. Начипурятся, переругаются, посуетятся… А потом хлопнет громко входная дверь, и тишина.
Они, кажется, думали, что я настолько глуп, что не смогу догадаться открыть замочную скважину подвальной двери. Когда-то я нашел ключ здесь, в пыльных залежах. Этот ключ не от этой двери, но к ней он подходит.
Мне осталось только подняться вверх по ветхим ступеням, и вуаля… Я наверху!
И тогда мне пришла в голову идея – толкнуть тяжёлую входную дверь, предварительно отодвинув щеколду.
О, да! Теперь я впервые в жизни на улице.
Вечер. Монолитно с неба сыпется снег. Само небо было сизым, заляпанным облаками, в которых отражался нежный свет луны.
Наш дом стоит в едином ряду с другими домами, построенными в баварском стиле. Они впечатляют своей красотой: белые, визуально разрезанные на несколько частей
