терминов. Пеппард механически стал поправлять его. Когда они миновали ряд домов, которые стояли неровно, словно валились друг на друга, наступила очередь Пеппарда задавать вопросы…
– Чему вы удивляетесь? – спрашивает Пеппард.
– Какая измена? Как это понимать?
– Вы из Франции, так?
– Нет, мы с Джерси.
Ламприер все еще ничего не понимает. К чему он клонит?
– Но до того, раньше, много лет назад, когда подписывался этот документ, ваши предки жили во Франции, насколько я понимаю?
– Возможно… я толком не знаю… и я все равно не…
– В то время, да, впрочем, как и сейчас, наше правительство вполне могло и может придерживаться точки зрения, что действия в качестве французского представителя несовместимы с долгом лояльного подданного, выполнения какового долга… – он сверяется с датой, – …королева и страна ожидают от каждого англичанина. Разумеется, это измена. В этом и заключается обязующая сила документа. Достаточно очевидно.
– Джордж, это не очевидно. Это совсем не очевидно.
– Ну, смотрите сами. Условия этого договора так плохо определены, что они поддаются любому истолкованию, правильно?
Ламприер кивает.
– Следовательно, должен быть какой-то крючок, помимо юридического, который связывал бы участвующие стороны. Вы следите за моей мыслью?
Ламприер снова кивает.
– На тот случай, если бы де Вир вздумал отступиться, этот документ мог бы стать его смертным приговором, следовательно, он связывал его достаточно крепко. Я бы предположил, что неопределенность условий возникла из попытки графа, бесполезной, хочу отметить, застраховаться от возможных обвинений. – Он останавливается и внимательнее вглядывается в документ. Затем он усмехается. – Знаете, что является самой надежной связующей частью этого договора? – Не дожидаясь ответа, он тыкает пальцем в середину подписи предка Ламприера. – Вот, – говорит он, – чего было бы достаточно, чтобы повесить Томаса де Вира.
Ламприер рассматривает полустертую подпись «François Charles Lemprière», в первый раз обратив внимание, что почерк его предка сверхъестественным образом похож на его собственный.
– Вот это «ç»?
– Даже не «ç», а его хвостик – седиль. Неопровержимое доказательство, что этот человек был французом. Англичанин не написал бы с седилью. Это особенность французского языка. Бедняга Томас де Вир; этот крючок был крюком, на котором его могли повесить. – Пеппард перестал улыбаться. – Конечно, это все нам не объясняет, почему граф подписал соглашение. Мы не знаем, что было предложено ему взамен, но, видимо, что-то очень весомое. Он невероятно рисковал.
Собеседник Пеппарда размышляет не над столь отдаленным вопросом.
– Так вот почему Септимус хотел купить его: предательство… – говорит он. – Достаточно веский повод.
– Не
