всего бросалась в глаза удивительная красота ее благородного лица, нежность и девственная прелесть которого казались идеальными при голубых глазах и коралловых губках; оно окаймлялось прекрасными и длинными волосами золотистого цвета, лежавшими завитками и волнами у лба и свободно бежавшими по плечам, едва сдерживаемые посредине головы анадемой[10] или повязкой, как требовал местный обычай. Длинный покров из тирской шерсти пурпурного цвета закрывал ее элегантную фигуру, но не настолько, чтобы не видеть под ним туники аквамаринового цвета – откуда и самое название этой туники: куматилис – с длинными рукавами ионийской формы, то есть моды, которой следовали в то время все женщины зажиточных классов как в Греции, так и в Италии.
Улыбка лежала на ее губах и светилась в ее глазах; казалось, что счастливые, веселые сны наполнили довольством ее душу и придали ее красоте тот божественный ореол, который даже в ее родном Милете заставлял говорить, будто ее мать возбудила к себе страсть в одном из богов Олимпа и что Тикэ была плодом этого таинственного союза.
Мунаций Фауст, глаза которого до того постоянно обращались к диаэте, а мысли – к спавшей в ней красавице, как только увидал Неволею, почувствовал жар в своем лице и сильное биение в сердце. Пурпуром покрылось и лицо Неволей при первом взгляде ее на молодого навклера; но, чувствуя себя обязанной ему за его доброту и внимание к ней, она первая пошла к нему навстречу и, приложив правую руку к губам, – вежливое и почтительное приветствие того времени – проговорила:
– Приветствую тебя, Мунаций; сегодня мы будем иметь великолепную погоду, и Нептун и прочие морские боги будут к нам благосклонны.
Навклер, обрадованный тем, что при приветствии девушка произнесла его имя, приложил, в свою очередь, руку к сердцу и, протягивая ее Неволее, отвечал:
– Приветствую также и тебя, о девушка, которой обязан я спасением своей жизни и всего богатства.
– Кто сказал бы, – продолжала Неволея, – смотря на это тихое море, что вчера оно было таким бурным?
– Это правда. Теперь, Неволея, мне следует возблагодарить твоего бога Нептуна, которого чтит, кажется, и твой отец. Я желаю принести ему в жертву черного ягненка за то, что, говоря мне твоими устами, он избавил меня и всех прочих от кораблекрушения и разорения. Тебе же, девушка, я хочу выразить иначе свою благодарность: пока ты останешься на моем судне, будь на нем повелительницей.
Неволея стыдливо опустила свои прекрасные глаза, но несколько мгновений спустя, подняв их вновь, сказала без всякой робости:
– В таком случае, о Мунаций, я желаю рекомендовать тебе моих несчастных товарищей по плену. Находящиеся тут девушки – мои соотечественницы, а юноши-фригийцы, так же как и мы, родились свободными и принадлежат к фамилиям Евпатридов, то есть, употребляя римское выражение, к роду патрициев. Позволь мне, великодушный Мунаций, принести жертву богине – хранительнице твоего судна, Минерве, изображение
Анадема, как свидетельствует Лукреций и другие древние писатели, носилась в Греции не только женщинами, но и юношами и служила эмблемой царского или знатного происхождения.
