существу своему сыны и дочери Отца своего Небесного, они еще до всеобщего воскресения мертвых перешли в духовное состояние бессмертной жизни Духа Христова, как совершеннейшей свободы от всякой смерти. Размышляя так, я пришел к заключению, что и весь прогресс, и вся эволюция человечества возможны лишь постольку, поскольку человечество, через свою собственную любовь ко Христу, будет проходить исключительно только через духовную живую мастерскую Назаретского Христа, ту мастерскую, в которой Он Сам, в качестве рабочего и единственного в мире совершеннейшего скульптора, создает и лепит новых духовных людей, а через них преобразовывает и всю вселенную. О, живая христианская любовь! Ты одна только властна подчинять людей Христу и добровольно творить из них самых типичных христиан, как точную живую копию Самого Христа. И как бы я хотел любить своего Господа, чтобы моя любовь к Нему творчески пересоздала меня, грешника, и переродила бы все мое существо во образ создавшего и искупившего меня Иисуса Христа! Кроме одной любви ко Христу, я ничего себе другого не желал и не желаю. Вся моя молитва была в то время нестерпимой жаждой любить Господа.
Но моя молитва и все мои сердечные вопли ко Христу были напрасны! Христос меня не слышал! Сознаюсь, в этом была моя вина: она заключалась в том, что я Христа только хотел любить, а мир и все, что в мире, я уже любил; Христос был для меня дорог, но мир и все, что в мире, еще дороже; Христос был для меня необходим, а сам я для себя еще необходимее. Вот почему Он не внимал моей к Нему молитве. Двум же господам в одно время служить невозможно. Поэтому моя молитва ко Христу была чистая ложь и гнусное лицемерие. Кроме этого, я сознавал, что при всем этом моем желании быть со Христом, жить и находиться в Нем я больше не мог, не мог потому, что мои настоящие отношения ко Христу уже не были прежними чистыми христианскими отношениями, они в некотором роде были смешаны с пантеистическими оттенками, по крайней мере в моих мыслях. Мой пантеизм заключался в то время в распылении Назаретского Христа на космического, а это есть особого рода современный, христианский пантеизм.
После годичного моего пребывания на Иргене епископ Мефодий вызвал меня из этого миссионерского стана и командировал опять по-прежнему с крестным ходом. Несколько лет я ходил раньше в Бийском округе с крестным ходом, в Томской губернии, а теперь был назначен ходить по Забайкальской области в качестве псаломщика и проповедника. Тут я впервые познакомился и подружился с преступным миром нерчинской каторги. Три года подряд ходил я с крестным ходом, наконец, я принял монашество, облекся в сан иеромонаха и опять, как главное лицо при крестном ходе, продолжал ходить с тем же самым крестным ходом. О, этот крестный ход! Я его никогда не забуду! Он был страшной пыткой души моей! Этого мало – он был для меня сплошным страданием Христа моего и ревностным служением сатанизму. Если я почему-либо в это время не погиб и остался жив, то только, думаю, по молитвам моих милых узников
