сие – начало блаженства, скоро – бесконечность! Теперь оно в меру, скоро без меры! Сие заря утренняя, скоро день невечерний!..
Владыка Амвросий с радостью поздравил вошедшего в алтарь иеромонаха и приказал ему выступать с проповедями чаще. Он похвастался отличным проповедником перед обер-прокурором и пригласил князя послушать Филарета. Голицын приехал раз, другой и стал ездить на все проповеди Филарета да ещё привозить с собою друзей, родственников и знакомых, перед которыми, в свою очередь, гордился красноречивым глашатаем слова Божия.
По Петербургу пошла молва о новом проповеднике в лавре. Голицын рассказал о Филарете в Зимнем дворце, и рассказ произвёл впечатление. Напечатанные проповеди Филарета вызвали восхищение государя.
Доходившие со всех сторон похвалы были приятны, но Филарет ощущал и очевидное внутреннее удовлетворение от своих поучений. Молящиеся внимали ему, сердцем принимали его слова – объяснить такое подчас невозможно, следует почувствовать самому – а значит, умы и сердца их открывались Божественной Истине.
Он уже понял, что занесённое западными ветрами вольномыслие нестойко, внешняя легкомысленность дворянства подчас скрывает подлинную веру. Иные дамы ездили в карете не иначе, как с иконой. У иных аристократов в доме под молельню была отведена комната, сплошь увешанная старыми и новыми образами, перед которыми они в одиночку били поклоны и проливали слёзы. Это подчас не мешало им же, подчиняясь господствующему тону в обществе, высмеивать «суеверие» и подшучивать над «святошами». Иные, правда, тяготились привычными обрядами Православной Церкви и обратились к мистицизму, видевшемуся более утончённым. Обширнейшее поле деятельности представало перед духовенством.
– …Так, Он воскрес, христиане! – вещал небольшого роста, худощавый иеромонах в Троицком соборе в день Святой Пасхи, и, подчиняясь магнетическому притяжению его голоса и взора, теснились к амвону слушатели. – «Воссияла истина от земли», куда низвели её неправды человеческия и правый суд Божий…
Как одно мгновение изменяет лицо мира! Я не узнаю ада; я не знаю, что небо и что земля… Непостижимое прехождение от совершеннаго истощания к полноте совершенства, от глубочайшаго бедствия к высочайшему блаженству, от смерти к бессмертию, из ада в небо, из человека в Бога! Великая Пасха!..
Воодушевление, ясность и лёгкость слога, пламень веры и поэтичность – всё было ново, необычно для петербургской публики, привыкшей к тяжеловесным поучениям старых иереев или к головокружительному жонглированию словами заезжих проповедников. Новых проповедей Филарета уже ждали, причём иные с недобрым чувством. Леонид Зарецкий называл их пренебрежительно «одами».
По приказанию митрополита Дроздов произнёс слово в день Святой Троицы на тему о действиях Святого Духа. Тема была непростая, и текст оказался насыщенным цитатами из Ветхого Завета, Евангелия, Деяний Апостольских. Владыка сам накануне просмотрел
