это не мешало им добиваться успехов в освоении оторванных от родины территорий». Схожее наблюдение относительно Квебека содержится и у Токвиля:
«Физиогномику правительства надежнее всего изучать по колониям, поскольку в последних отличительные признаки конкретной культуры видны словно под увеличительным стеклом. Принимаясь за изучение заслуг и прегрешений администрации Людовика XIV, я вынужден был отправиться в Канаду, где эти заслуги и прегрешения можно изучать наяву… Повсюду нас принимали как детей «Старой Франции». Мне это определение показалось ошибочным. Старая Франция – это Канада, а мы живем во Франции новой»37.
В Америке британские первопоселенцы в семнадцатом и восемнадцатом столетиях, как аргументированно доказывает в своем фундаментальном труде Дэвид Хэккет Фишер, разделялись на четыре группы по «территориальному признаку», то есть по местам своего проживания в Британии; кроме того, они различались между собой религиозными воззрениями, временем прибытия в Новый Свет и социоэкономическим статусом. При этом все они говорили по-английски, почти все были протестантами, придерживались британских традиций права и ценили британские свободы. Эта общая культура и проросшие из нее четыре субкультуры сохранились в Америке до сего дня. «С точки зрения культуры, – замечает Фишер, – большинство американцев суть «племя Альбионово», невзирая на то, кем были предки первопоселенцев… Наследие британской народной культуры в Америке остается наиболее значимой доминантой современного американского общества». Висконсинский историк Дж. Роджерс Холлингсуорт соглашается: «Изучая политические перемены в Америке, ни в коем случае нельзя забывать о том, что США возникли благодаря британским первопоселенцам». Образ жизни этих поселенцев с годами «превратился в образ жизни целого общества» и «создал доминирующую политическую культуру, политические институты, язык, этику работы и общежития и многие негласные законы, к которым вынуждены приноравливаться иммигранты»38.
Первые поселенцы в Америке, как и в других уголках земного шара, вовсе не представляли население их родной страны в целом; они были представителями «фрагментов», как выразился Луис Харц, этого населения. Они покидали родину и стремились за море, где и основывали новые поселения, в поисках лучшей доли – или потому, что дома подвергались преследованиям. И каждая группа европейских поселенцев в Северной и Южной Америке, в Южной Африке, на островах Тихого океана несла с собой идеологию своего класса – феодальной аристократии, либеральной буржуазии, рабочего класса. Однако на новой почве эти идеологии утрачивали свой «европейский антагонизм» и превращались в национализм нового общества. Будучи фрагментами сложного общественного устройства своей родины, эти группы, оторвавшись от родины, переставали испытывать потребность в изменении и сокрушении прежних устоев, а потому ревностно сохраняли в новом обществе
