сильный и здоровый… Нет, нет! Самая эта мысль ужасна! Давайте-ка, молодой человек, примемся за изучение испанского языка! Сегодня мы еще не занимались.
В свободное время они нередко занимались этим полезным делом, а Мигель молча сидел подле них, мечтательно устремив взор на синие волны.
– Смотрите, белые туманы ложатся на воду, – сказал он таинственным шепотом, – и если теперь залает собака, то всем нам придется умереть!
– Но ведь у нас на судне нет ни одной собаки! – заметил Бенно.
Бедняга многозначительно улыбнулся и снова погрузился в молчание.
– Отчего это Мигель так боится воды и тумана? – спросил Бенно. – Тонул он когда-нибудь?
– Нет, он давным-давно упал с лошади и с тех пор всего боится.
– Бедняга! Есть у него родители?
– Нет! У него нет ни родственников, ни знакомых; я взял его из воспитательного дома и надеялся сделать из него первоклассного наездника, но тот несчастный случай лишил меня всякой надежды!
Бенно казалось, что сеньор Рамиро чего-то недоговаривает и старается что-то утаить от него, но на этот раз нашему молодому человеку было недосуг размышлять на эту тему, так как начавшийся еще недавно свежеть ветер, грозил теперь ежеминутно разразиться бурей.
Матросы хлопотали у снастей и возились с парусами. Пассажиров попросили очистить палубу и уйти вниз; одному Бенно позволялось в виде исключения во всякое время оставаться наверху.
– Как вы полагаете, грозит нам опасность? – осведомился Бенно у старшего штурмана.
Тот пожал плечами:
– Трудно сказать! Как знать, что еще может случиться?!
Между тем запертые внизу пассажиры возмущались и рвались наверх, женщины плакали, мужчины сыпали проклятиями, дети кричали без умолку.
– Мы здесь точно заживо похороненные! Дайте нам света, огня! Здесь страшный мрак и духота!..
И все они теснили друг друга, сплошной стеной ломились наверх, но напрасно, никто не внимал их воплям и стонам.
Два дня и две ночи бесновалась буря, а внизу, в этой душной и темной тюрьме, в какую превратилось отведенное для пассажиров помещение между деками, разыгрывались страшные, душу раздирающие сцены; слышались вопли и стоны, и слезы, и проклятия.
Лишь к концу третьих суток погода слегка изменилась к лучшему; пошел дождь, мелкий и настолько частый, что даже в полдень солнце сквозь густой туман светило бледно и тускло. Пассажирам разрешили выйти на палубу и подышать свежим воздухом, в чем все они так сильно нуждались. За эти три дня, проведенных там, в помещении между деками, умерло двое маленьких детей от страха, качки и духоты; несчастные матери ни за что не соглашались расстаться с телами своих малюток, зная, что их безжалостно бросят в пучину океана; пришлось прибегнуть к насилию, исполняя тяжелую обязанность. Все судно огласилось криками, стонами и горькими жалобами большинства горемык, проклинавших свою
