обращать на себя внимания соседей, пока не выяснилось, кто они такие. Они в нас не стреляли, значит, нам не о чем было беспокоиться; я приказал только увеличить шаг и выдвинуть дальше вперед дозоры. Мы шли так почти рядом версты две, но вот впереди нас показалась цепь, шедшая к нам навстречу; дозорные остановились, я подъехал к ним и слез с лошади, чтобы рассмотреть в бинокль, что это за люди; в это время из кустов вышли наши солдаты и замахали шапками. Это был пост от 23-го полка; они сказали, что цепь наступала от их полка против японцев, с которыми была уже перестрелка около 7 часов утра, тогда именно, когда мы слышали выстрелы. Вдруг наши спутники с противоположной стороны реки открыли огонь по цепи, и та им стала отвечать. Тут уже не было более сомнения: мы шли рядом с японцами, а они, вероятно, принимали нас за свой конный разъезд, имевший, как и мы, желтые околыши на фуражках. Мы попали в самую перепалку, нельзя было останавливаться, я только свернул влево, чтобы пройти сзади цепи и не быть между двух огней. Японцы только теперь догадались, что мы противники, и стали в нас стрелять; но мы уже отошли от них шагов на восемьсот, и попасть в нас было теперь не так легко, как прежде.
Во время переправы через рукав Бадаохэ мой Джигит сорвал об камень подкову с частью копыта и сразу захромал; я пересел на Карабаха, но и в поводу нельзя было вести бедное животное, не подковавши его. Ни у одного из казаков не оказалось запасной подковы. Я подъехал к начальнику цепи, чтобы узнать, здесь ли еще наш отряд; оказалось, что он ушел два дня тому назад в Цзянчан, а цепи были выдвинуты от 23-го полка и атаковали передовые части японцев, занявших кряж по ту сторону реки. Полк стоял в долине по дороге в Ляоян. Я решил ехать туда, чтобы подковать лошадь в обозной кузнице. Пули стали жестоко нас преследовать: вероятно, японцы приняли нас за группу начальства; не слышно было жужжания пуль, с которым свыкся слух в турецкой войне. Пули впивались в землю с коротким звуком «дзык», поднимая пыль кругом нас; я бы охотно увеличил шаг, глупо было бы быть убитым или раненым, не принимая никакого участия в деле, но нас задерживал бедный Джигит, отчаянно хромавший; наконец, мы добрались до стены предместья Саймацзы и скоро вошли в ущелье, где было совсем спокойно.
Я думал, что шла перестрелка между передовыми постами нашими и неприятельскими и что двинутые в атаку наши цепи отбросят японцев к Айянямыню, очистив дорогу на Цзянчан, куда я намеревался отправиться, как только подкую лошадь, но скоро пришлось убедиться, что эта перестрелка была началом серьезного боя. По дороге перегнал нас скачущий в карьер стрелок. «Что такое?», – спросил я, он ответил на ходу: «Требуют подкреплений».
Подошли мы к небольшому леску, где был расположен бивак отряда генерала Грекова. Там было большое оживление: пехота становилась в ружье, горная батарея в семь орудий брала в передки. Офицеры допивали остатки чая, предложили и мне, сахару и хлеба уже не было, они были съедены или уложены. Пока казаки разыскивали кузнеца, которому я приказал щедро заплатить, я переседлал и
