и без нее.
7
Лариса Ерошевич оказалась полной противоположностью Любови Кочетковой. Дебелая дама, у которой отвисало и колыхалось все, что способно отвисать и колыхаться. Лупоглазенькая, нос картошкой, вокруг носа веснушки натыканы. Встретив подобную на улице, если и обернешься, то отнюдь не от восхищения. На уродов тоже оборачиваются… Впрочем, таким уж полным уродом она не была, просто во мне еще жила память о зеленоватых лукавых глазках, не успел я от них отойти – слишком коротка оказалась дорога от Ольгино до Лахты.
Поначалу рассказ второй свидетельницы мало чем отличался от уже услышанного. Разве лишь вместо фифочки в прихожую вошла женщина лет тридцати, расстроенная, если не сказать – опечаленная. Но парик был, и сестра Альбина из докторова кабинета выбегала, обзывала незнакомку, ненормальная, а у той же явно горе какое-то приключилось…
– Стоп! – сказал я. Мне показалось, что слово «ненормальная» прозвучало вовсе не ругательством. – Почему вы назвали медсестру ненормальной?
Лариса захлопала белесыми ресницами:
– А она ненормальная и есть. Я уверена. Нимфоманка она. Суперозабоченная… У меня мама-покойница в этих делах разбиралась, научила, как отличать такую от обычной женщины, давно не встречавшейся с мужчиной.
– И в чем же отличие? – Я сделал все, что в моем голосе прозвучал неподдельный интерес.
Ответ был краток:
– Вы, извините, не поймете.
– Почему?
– Для этого надо уродиться женщиной.
Поскольку женщиной я и в самом деле не уродился, пришлось удовлетвориться таким ответом. Правда, после подобных речей, с моей точки зрения, Ларису саму следовало считать не вполне нормальной, но разве в праве мы говорить что-либо конкретное о психическом состоянии сорокадвухлетней дамы, весящей около ста двадцати килограммов?..
Я посчитал себя не вправе. Поэтому не стал переспрашивать, а применил несколько скрытых провокационных приемов, разработанных мною несколько лет назад с целью выявлять, не сговорились ли между собой свидетели.
Эти две свидетельницы – не сговорились.
Но ничего нового я не узнал. Кроме того, что подобные мне мужчины созданы на погибель женщинам. Я был с дебелой дамой не согласен. И быстро с нею распрощался. Сев в машину, закурил. Требовалось поразмыслить.
Итак, на горизонте у нас появилась некая пшеничная блондинка (не забыть про парик!), которая явилась к доктору весьма и весьма опечаленной. Конечно, причина печали могла быть любой. Долгое отсутствие беременности, к примеру. Или наоборот, элементарный залет. Хотя в тридцать залет совсем не так печалит, как в пятнадцать, тем более если женщина уже рожала… Впрочем, при нынешнем качестве противозачаточных пилюль в тридцать лет случайно не залетают. Уж вы мне поверьте!..
С другой стороны «фифочка» в парике могла быть любовницей Марголина,
