не страшен тот миг, что назвали концом,
Я ведь знаю, пред нами вся вечность.
Пусть в глазах надзирателей стану глупцом,
Но не выдам, не сдам человечность.
И когда выбьют стул, я покаюсь:– Готов…
И сквозь шумы предсмертного хрипа,
Прошепчу я с усилием несколько слов:
– Прости, ГОСПОДИ, сумрачных типов.
Я кончаю главу, уже девять часов,
В коридоре убийц гасят свечи.
Надзиратель дежурный проверил засов,
Истекает ещё один вечер.
ЧАСТЬ 2
Очевидно, злой рок, вновь восстал на меня,
Мою гордость терзая незримо.
Жизнь внушала:– Смирись, моё тело храня,
Но прослыл я здесь <<неисправимым>>.
Невдомёк здешним <<псам>>, что полёты души,
Не стесняют тюремные своды.
Разве пытки способны ДУХ и ЧЕСТЬ сокрушить,
У того кто рождён быть СВОБОДНЫМ.
Я не буйствовал, нет, просто живость ума
Против рамок восстала рутины.
Но встречались в штыки все дела и слова,
Унижая меня без причины.
Мне бессмысленный труд очень стал нестерпим,
Я пытался улучшить машины.
Но того лишь добился, что стал <<не любим>>,
И за признак ума стал <<гонимым>>.
На меня донесли, и я в карцер попал,
Где лишился и пищи и света.
Но мой пыл к справедливости там не пропал,
Был побоям подвержен за это.
Я опять взбунтовался, снова карцер и вот
Тюк соломы, побои и грубость.
Как покой свой посредственность здесь стережёт,
Как бесчинствуют подлость и тупость!
Осознав, что не сломлен, озверели совсем
Лишь за то, что на них не похожий.
И в <<рубашке смирительной>> кончился день,
И я думал, что <<кончился>> тоже.
Изощрённее пытки не выдумал свет,
Бросив на пол ничком, пеленали.
И коленом сдавив, убирали <<просвет>>,
Так, что б даже дышать мог едва ли.
Мозг, взрываясь от страха, жаждет мышцы напрячь,
Собирая последнюю волю.
В ритме бешеном сердце срывается вскачь,
Захлебнувшись ужасною болью
На попытки вздохнуть… только сдавленный стон,
И попыток бесплодных старание.
Мысль в агонии бьётся: – Ну всё, обречён,
Вот и всё… ускользает сознание.
…Сквозь кровавую дымку, боль в суставах и жил,
Моё «я» возвращалось со страхом.
Кто – то веки подняв, вдруг промолвил:– Он жив,
