смело, хотя никто не мог ничего сказать против: ведь все так, в реальности, и было, да и будет дальше…
Было решено сделать получасовой технический перерыв. Съемки, немного вышедшего за рамки телешоу, возобновились лишь после того, как слегка окаменевшие журналисты упредительно переговорили с другими ветеранами аварии.
«Сколько ж нас останется через месяц? И останется ли вообще? Останется ли? Мы выполнили свой долг перед другими муравьями и все… и все, и больше ничего такого особенного…»
Афт продолжал нестись по улицам, почти лететь, и уже подкатывал внутри горячий и колючий шарик, и он чувствовал, что сил никаких нет, нет сил и все, и придется перейти на ходьбу. «Ох-х-х, ладно, пусть и опоздаю, но, правда, сил уже нет бежать и бежать!.. Всю нашу жизнь мы все бесконечно бежим куда-то, как бешеные белки в замкнутом нескончаемом колесе, пытаемся догнать призрачное… призрачное счастье… или что? Неужели мы так и будем всегда бежать за этим манящим туманным счастьем?»
Ветеранская наградная цепочка с матовым медальоном отчаянно скакала поверх растрепавшейся рубашки. Плик-скокк, плик-скокк. Очередной болезненный комок с тревожной настырностью подкатывал к пылающему горлу, по ноющей плоскости затылка и пронотому*, на котором еще держалась рубашка, сбегали струйки пота, ноющее тело пылало огнем, виски необузданно пульсировали: тик-так, тик-так, тик-так… В мутной голове то оживали, то вдруг растворялись образы и события, словно в пустыне млеющий мираж. Афт абсолютно ничего вокруг не слышал, кроме, лихорадочно отбивающего на тамтамах чернокнижные ритмы, сердца, а слезящиеся глаза различали лишь узкую дорожку смолянистого тротуара. Муравей больше всего боялся думать о надвигающейся болезни, которая, переминаясь с ноги на ногу, в скромном ожидании уже стояла у порога его внутреннего мира и все норовила переступить его. Он боролся всевозможными внутренними средствами с тем, чтобы не впустить ее, не впустить ни при каких обстоятельствах, но, похоже, все бесполезно, никакими силами удержать ее было не-воз-мож-но… может быть, ему чудилось, что он отдает все жизненные силы, борется с неминуемым приходом смерти, стараясь улизнуть от своего недавнего прошлого. Но разве можно от него уйти или убежать?
«Ну, вот почти и дома! Почти… Нет ничего хуже этого „почти“, есть просто или „да“, или „нет“, или ноль, или десять из десяти, а это недосказанное „почти“ вылетает, и кружит призрачной желтобрюшной синицей, и намеревается сесть тебе прямо в лапки, но так и не садится, и вдруг оказывается совсем не крохотной синичкой, а большеногим аистом. Почти дома… почти…»
Задыхающийся Афт стрелой выскочил на перекресток Шестьдесят второй и Пятьдесят пятой, не заметив мчавшийся пикап службы озеленения. Очумелый водитель, пытаясь избежать столкновения с неожиданно появившемся пешеходом, резко нажал на тормоз и одновременно крутанул руль влево, машину развернуло, и правым предательским
