есерьезно! Как можно знакомиться, не видя человека? Твой чертов компьютер уже заменяет мужчину, это ненормально!
– Сейчас все так делают. То есть не все, конечно, – смущенно отвечала Муза, – но многие. А где еще найти пару? Коллектив у нас женский – на работе не познакомишься. В транспорте… Это на кого нарвешься. Да и не знакомятся вот так в пути… в суете, в толпе, на ходу…
– Да что ты вообще видишь! – прервала ее мать, намекая на испорченное с детства зрение. – Ты и на мужчин-то не смотришь, ходишь согбенная, словно под грузом своих проблем. Кто к тебе подойдет-то?
Муза была близорука, словно крот, и к тому же рассеянна. Очки же носить не любила. Если оставляла их дома, то начинала сильно щуриться и просто тыкаться в лицо и грудь собеседника носом. Ее подруга Настя Кречетова смеялась по этому поводу:
– Со стороны это выглядит так, как будто ты обнюхиваешь человека, когда разговариваешь с ним…
В целом же внешность у Музы была вполне приличная. Рост выше среднего, стройная, с длинными светло-русыми, слегка вьющимися волосами и большими грустными голубыми глазами с несколько несфокусированным, плавающим взглядом. Как говорила все та же подруга Настя: «Глаза у тебя вечно грустные потому, что их никто не видит из-за идиотской оправы, которая сидит на твоем носу словно седло! Не хватает только свисающих по бокам стремян, которые бились бы о твои щечки и гнали тебя дальше по жизни!»
– Что ты такое говоришь? – смеялась Муза. – Даже представить страшно!
– Вот-вот! Представить страшно, а ты такую оправу носишь! Почему ты выбрала страшную, стариковскую оправу темно-коричневого цвета? Почему?
– Тебе не нравится?
– А кому это может понравиться? Кто тебе еще скажет правду, если не лучшая подруга? Купи красивую оправу, тоненькую, совсем незаметную на лице. Зачем себя так уродовать? Ты словно специально! Ты же молодая женщина! А еще лучше – приобрети контактные линзы и открой миру свои выразительные, красивые глаза!
– Я молодая? – удивленно уточнила Муза.
– Ну, не очень старая же! – хмыкнула Настя, зная, что самооценка у ее подруги здорово занижена.
– Да, наверное… – неуверенно согласилась Муза. – Не то чтобы очень юная, но и не дряхлая еще. Такой стабильный середнячок.
– Слава богу, что ты хоть это осознаешь, – рассмеялась подруга. – Глаза красивые, волосы светлые, кожа белая, а очки такие мощные, темные, словно ты позаимствовала их у покойного дедушки.
Удивлению Музы не было предела.
– Почему «покойного»? – растерялась она.
– А живой тебе бы очки не отдал, – пояснила Анастасия.
И Музе пришлось еще долго утирать слезы от смеха.
Поэтичным именем Музу назвал отец, очень рано ушедший из жизни. Муза его почти и не помнила. Естественно, он был музыкантом, весьма успешным и известным в своих кругах. Музыкой была наполнена его жизнь до краев. Он играл на рояле, неплохо пел, сочинял музыку и всё время гастролировал, зарабатывая неплохие деньги, к которым относился на удивление легко.
С первой женой жизнь Юрия Владимировича Ромашкина не заладилась. Ей было всё равно, где он и с кем, главное, чтобы деньги приносил. Юрий Владимирович материально обеспечивал женушку и, что называется, мог быть свободен, большего от него и не требовалось. А супруга развлекалась с любовниками и вела праздный образ жизни на его деньги. Разрыв произошел, как в плохом анекдоте. В командировке Юрий Владимирович простудился, заболел воспалением легких и досрочно вернулся домой, где, как выяснилось, его не ждали. Жену он застал в постели в объятиях крепкого мужика, сплошь покрытого татуировками. Застыв на пороге спальни, Юрий Владимирович долго соображал, что бы это могло значить, прижимая к себе портфель с нотами. А когда понял, возмущению его не было предела:
– Так ты… изменяешь мне? Как же так, дорогая? Разве это прилично, разве это возможно… Как ты могла?..
Жена вскочила с кровати и подбежала к растерянному мужу:
– Ну, что ты, в самом деле? Ну, развлеклась чуть-чуть. С кем не бывает? Ты же постоянно в отъезде, – упрекнула его пышногрудая жена, еще пытавшаяся достойно выйти из весьма недостойной ситуации.
Юрий Владимирович нашел в себе силы собраться с мыслями, потом прихватил вещи и ушел от ветреной жены, которая его квартиру благополучно оставила себе. Сам Юрий Владимирович был настолько интеллигентен и скромен, что даже не заявил никаких претензий на свое личное имущество. Жена долго не верила, что он вот так сможет уйти и простить ее.
Жил он при филармонии, как бомж. Коллеги вошли в его положение, закрыли глаза на его ночевки. Юрий Владимирович мыл пол в благодарность, питался там же в столовой или покупал хлеб, сосиски и молоко в соседнем магазине. Костюмы у него скоро
