яроносную! На то и понедельник-встреча, чтоб ухватив блинок, горячий ещё, словно яркое солнце, круглый, будто полная луна, надкусить его, совершив тем древнее действо поклонения силам мироздания. Потом, во вторник-заигрыш, в среду-лакомку, в широкий ли четверг или на тёщины посиделки, – блины ещё будут. И пшеничные и гречишные; со сметаной, с маслом и с яйцом всмятку. Тут уж кто как любит: кто с рыжиками, кто с паюсной икрой, а кто и с мороженым молоком. На вкус и цвет, как говорится, товарища нет. У каждой хозяйки, как свой рецепт приготовления этого сакрального продукта, так и своя к нему приправа. Одно заруби, любезный мой читатель, не вздумай блин кромсать ножом, упаси также, Боже, копаться и вилкой в этом символе и олицетворении нашего светила. То – великий грех. Всё равно, что ранить Солнце, обретая людей и окружающий мир на недород, болезни, голод. Во времена оные стародавние за подобное кощунство предавали виновника очистительной смерти, пожертвовав яроносному свету.
Рубежные дни Масленицы не обошлись без примет. Считали вятские мужики: на Масленицу ненастье – к плохому урожаю. В первый день Масленицы снег валит большими хлопьями – к грибам. На Масленицу снег – лён будет нечистым.
Следующий приметный день – 5 число. В этот день чтят православные память преподобного Льва, епископа Катанского. В народе – Лев Катанский. В ночь на Льва Катанского старались люди не смотреть на звёздное небо, – не дай Бог увидеть падающую звезду, – обязательно трудно заболеешь. Считалось: кто в этот день заболеет, тому не жить. Примечают Месяцесловы: если с первых дней весна разгульна, незастенчива, – обманет, верить нечего. Кошка умывается – к перемене погоды.
Тимофей Весновей – 6 марта – тоже был приметным днём. Примечают Месяцесловы: по Тимофею и весна. Отсюда и поговорка: Тимофей Весновей – уж тепло у дверей. В Тимофеев день старики выползали на завалинки и грелись на вешнем солнце. Весеннее тепло веет – старого греет.
В Александровском парке на ветвях липы снегири. Один – малиновогрудый, другой – серенький. Значит, самец и самочка. Снегирь и снегурушка. Парнечок и девушка. Я проходил по аллее со стороны солнца, и снегирь сидел ко мне грудью. Снегурушка наоборот – спиной. От того, что цвета клюквенного морса грудь самчика была освещена яркими лучами, казался он ещё более нарядным. И, в противовес, тень, отбрасываемая головой и плечами, наоборот, усугубляла серость снегурушкиного убранства.
Снегирь сидеть не может спокойно. То хвостом повертит, то переступит по ветке, головой повертит. Горлышко раздувается, трепещут пёрышки под клювом – поёт снегирь. С улицы шумно – машины идут, бульдозер гремит траками гусениц, счищая с тротуаров заледенелую натоптаницу, потому о чём поёт, не слышно, но всё же кое-какие звуки доносятся – тихие, переливчатые. А самочка как уселась, так и сидит. Не шелохнется. Парнишечка и так к ней, и этак: и голосом пригласит разделить свою солнечную радость бытия, и осторожно притронется клювом. Ноль внимания.
