эльфов штурмовали ближайший супермаркет в нескольких кварталах от кампуса, сметая «сникерсы», «мун паи» и кварты мороженого, умоляя меня купить им вина по моей поддельной карточке.
По субботам они заглатывали французский тост и ехали на синем школьном автобусе в торговый центр «Хейнс», чтобы купить там новые трико, сладкий хлеб в моравской булочной и сыр в лавке мистера Дандербака. В аптеке они закупались арахисовым маслом, крекерами «Ритц», сигаретами, сеннозидом и пастилками для горла, а потом заходили в «Данкин Донатс».
Пока остальные балерины готовились обжираться, Мария, яркая латиноамериканка, шептала что-то в таксофон, хотя другие не имели права им пользоваться. Сегодня, как и в любую другую субботу, в семь часов за ней приедет приземистый лимузин и вернет ее прямо перед отбоем. У нее было больше денег и одежды, чем у любой из нас: судя по всему, она водила компанию с табачными воротилами из Уинстон-Сейлема.
Остальные торчали в спальне и играли в карты, обложившись пончиками с кремовой начинкой. «Маленькие лебеди» садились на пол среди конфетных оберток, стучали пуантами по полу, чтобы их проще было носить, рвали новые трико, чтобы отличить одно от другого, и болтали о еде. Не забыть съесть ярко-оранжевые «читос», чтобы понять, что блевать уже хватит. Ореховое масло вкусное, но блевать им очень больно, начос, ананасы и картошка-фри еще хуже. Мороженое легко заходит и легко выходит, так что можно съесть сколько угодно. Булочки из кафе, макароны с сыром, хлопья и пудинг – тоже отличный вариант.
Вечеринка заканчивалась в воскресенье, за несколько часов до понедельничного взвешивания. Туалет превращался в зону военных действий, везде виднелась рвота и экскременты. Все знали, когда и сколько принимать слабительного: никаких взрывов, только постоянный несильный понос. Балерины только пили воду и сосали таблетки, чтобы смягчить горло, измученное постоянной рвотой. У них болели все кости, они становились злыми и раздражительными. Некоторые почти ничего не ели всю неделю, повторяя зажор в пятницу.
Я участвовала в этих загулах вместе с воздушными балеринами. Правда, я не блевала, поэтому набрала тридцать фунтов. Ноэль тоже немного прибавила в весе, но все равно оставалась очень худенькой. Когда ей наконец сделали предупреждение за пять фунтов лишнего веса, она стала пить только томатный сок, пока не похудела до девяноста пяти фунтов – язык у нее почернел и ее чуть не стошнило в классе. «Быстрее», – кричал преподаватель, и Ноэль – пять футов и восемь дюймов – делала неуклюжие пируэты.
Соседка Ноэль по комнате, Элизабет, уже ушла из Школы искусств и поступила в балетную труппу в Атланте. Ей было всего шестнадцать, а она жила в квартире в полном одиночестве. Она не могла найти школу, в которой вытерпели бы ее расписание с гастролями, но потом все-таки обнаружила одну, куда ее взяли – вместе с малолетними правонарушителями и прогульщиками.
Я скучала по ней, когда мы валялись на диване во время ежемесячных собраний в общежитии.
