мои стрелы падали рядом со мной, прикрывая меня от подлого удара огрызающихся троянцев… Малыш Лигерон бушевал в Скейских воротах, сметая стражу, но город вдруг отпрыгнул назад, город-оборотень, берег-оборотень, бой-оборотень; город стал иным, стены изменили очертания, исчезли знакомые башни, лесистую вершину Иды смыло с горизонта, река-змея взвилась на хвосте, из Скамандра превращаясь в Каик (откуда я знаю, что это именно Каик?!), ворота оказались надежно заперты, и вместо Гектора со стены орал незнакомый детина, припадая на левую ногу и потрясая кулаком. «Предатели! Изменники! – надрывался он. – За что?!»
И тогда мы бросились к кораблям: бежать в бурю, явившуюся за нами – слепцами.
…а ребенок у предела…
От влажного песка тянуло сыростью. Шустрый краб вперевалочку шмыгнул под камень и угрожающе высунул клешню, притворяясь пергамским копейщиком. Подставь палец – не обрадуешься. Чайки над головой ссорились из-за куска чистого неба: самая жирная туча лопнула по шву, открыв птицам часть подкладки из крашенного синькой холста.
Гуляй, пока дают.
– Ага, – сказал Протесилай. – Значит, все-таки Гектор. Ты уверен?
– Уверен. Я его раньше видел, Гектора. Когда в посольство ездил, познакомился.
– Понятно. Вот и я: познакомился.
И филакиец принялся драть зудевший бок ногтями: зло, с остервенением. Смутился, заметив косой взгляд Одиссея. Зашелся хохотом:
– Долго жить буду! Ох, и долго!
Одиссей не видел в этом ничего смешного.
– Здесь уже все знают, – утирая слезы, заявил филакиец. – В Мисии мы высадились. Тамошняя столица – Пергам, тезка троянского акрополя. И речка между берегом и городом. Знать бы другое: как мы вообще там очутились? Словно глаза отвели… У мисийцев в басилеях Телеф Гераклид, наш союзник. Теперь, наверное, бывший союзник. Позор…
– А я на обратном пути отца видел, – невпопад заявил рыжий.
– Отца?!
– Только молодого. Мы плывем, вокруг буря, а из нее – пентеконтера. На носу – статуя Афины, ниже надпись: «Арго». И папа у кормила стоит. Я его сразу узнал. Кричал, кричал… не услышали.
– Бывает.
– Что бывает?! Что бывает, я тебя спрашиваю?!
– Все бывает. Слушай, а почему, когда ты рассказываешь – мне хочется верить и соглашаться?!
Ну, это Протесилай уж совсем загнул. Ни на какую голову.
А он вдруг оказался совсем рядом. Горячий, большой. Нагнулся вперед, правой ладонью ухватил затылок рыжего. Притянул к себе; уперся лбом в лоб, будто предлагал бодаться. Пальцы левой руки сжали предплечье: кузнечные клещи на заготовке. Опытная, борцовская повадка не несла ничего угрожающего, только подумалось: захочет – сломает.
Мысль явилась спокойно и тепло. Как спокойно и тепло было затылку в ладони бывшего возницы Геракла.
