который вспомнил, как потерял нежно и греховно любимую им овцу! – прокомментировала Таня, устраиваясь на Артеме как в кресле.
Илья с восторгом потянулся губами к ее животу и обращаясь к животу же нежно залепетал:
– Таня, Танечка, ну как можно такое говорить? Ты ведь педагог, – губы близко-близко. – Однажды у меня будут дети, – поцелуй. – Однажды… – еще поцелуй. – У меня будут дети, и я бы хотел быть уверенным, что их учитель русского языка…и… литературы…
Артем очнулся под жестким взглядом бармена из дальнего угла зала, выпростал у Тани поникший на бок бокал, допил одним махом:
– Дети мои, пить больше нельзя, считаемся и валим отсюда!
Официантка живо подсунула готовый расчет.
Артем полез в задний карман джинсов за бумажником, цыкнул на проявившего интерес к реальности Илье:
– Малыш, сегодня я за всех…
Таня не стояла на ногах. Валилась то на Илью, то на Артема, пока они надевали на нее куртку, завязывали шарф. Таня упиралась. Она не хотела садиться в распахнутое такси, обнимая и целуя Артема, обнимая и целуя Илью. Они то поддавались на ее объятия, то стряхивали с себя ее руки… Наконец, Таню положили-усадили. Илья уже готов был нырнуть туда же вслед за Таней, но Артем неожиданно твердо схватил его за рукав… Илья одернул его, извернулся, а в это время Артем уже сам заносил ногу, чтобы прыгнуть к Тане, но Илья выволок его за шиворот и чуть было не получил в ответ по морде. Вдруг Артем серьезно посмотрел на Илью и кивнул. Илья кивнул Артему. Они, наконец, хлопнули дверцей такси и вдвоем – пальто на распашку, пар от распаренных возней и алкоголем тел – смотрели, как такси плавно встраивается в вечерний поток машин.
– Таня мила…
В головах фонарных столбов мотылялись тяжелые хлопья снега. Такие редкие, что их можно было посчитать: один, два… десять… шестнадцать. И таяли крупными каплями на темном асфальте. Артем и Илья охлаждались, замерзали, трезвели. В ушах еще звенел Танин голос: «Мальчики, я вас так полюбила, так полюбила, так люблю».
– Да, мила, – согласился с Ильей Артем.
Лисич и Воронович
Знаменитый психотерапевтический метод «театр освобожденной ненависти», который принес Наталье Борисовне Воронович славу и был зафиксирован в книжках под ее именем на самом деле, от макушки до хвоста, придумал и продвинул ее бывший патрон. Патрона звали Лисич.
Эта чудная парочка сошлась еще в научном институте чего-то-там трам-па-пам СССР, где Лисич был доцентом, а также научным руководителем аспирантки Воронович.
Фамилии годились им до смешного наоборот. Воронович больше заслуживал именно Лисич. Черные очень широко расставленные глаза, черные волосы, темные пятна пигментации на лице, черное зияние гниющего резца при улыбке. В обеденный перерыв он распахивал дверь кабинета с табличкой отдел чего-то-там научного института трам-па-пам СССР, щурился на фронтальный свет от окна, застывал, нащупывая в кармане сигареты
