отбыть на родину, и велел засвидетельствовать вам о, владыка, серьезность своих намерений по поводу союза с вашей дочерью – да ниспошлют боги ей неувядающую красоту и здоровье! А также просил передать глубочайшие свои извинения и сообщить, что в скором времени вернется и примет от вас благословление и руку нашей будущей госпожи.
Дайон помрачнела. Уж было подумала на радостях, что все обошлось, и боги благоволят к ней, услыша ее стенания и молитвы. А оказывается, нет. Злые лишь отложили казнь на неопределенный срок.
– В чем же причина отъезда вашего господина?
Послы потемнели лицом, но отвечать прямо не стали. Сослались лишь на серьезные обстоятельства, требующие незамедлительного присутствия их господина, туманно упомянули об угрозе чему-то там и вынужденной срочности.
– Приносим также извинения и за свой предстоящий отъезд. – Главный поклонился и хлопнул в ладоши. Двери снова распахнулись, и в зал внесли несколько сундуков и ларей. – В качестве извинения за сегодняшнее отсутствие и дабы немного смягчить неприятную ситуацию наш господин повелел преподнести вам эти скромные подарки.
Как ни была шокирована Дайон происходящим, но признать несколько объемных сундуков можно было чем угодно, но только не скромными подарками. Сработанные из ценных пород, украшенные тонкой резьбой, позолотой и самоцветами, они уже сами по себе были далеко не скромны. И как бы не пытались послы придать подношению значительный характер, в подобном жесте жениха сквозило безразличие к роскоши и богатству, а также к их размерам. Такое бывает, когда размер не имеет значения.
Что ж, по крайней мере, ее суженный не скуп. Это конечно плюс, но никак не умаляет ее нежелания соединять судьбу с неизвестным ей богатеем.
Послы поставили тяжелые лари на ступени у трона и у ног Дайон. Сиртингин поднялся и, сделав навстречу послам несколько учтивых шагов, передал витиеватый привет жениху, заверения в серьезности своих обещаний, пожелал послам счастливого пути. И пока те пятились, раскланиваясь к дверям, вернулся на свое место.
Не успели за ними закрыться двери зала, как Дайон еле шевеля ледяными губами, попросила:
– Отец, прошу позволения уйти в свои покои.
Сиртингин окинул дочь долгим взглядом. И столько в нем было горечи и замешательства, столько невысказанного, столько всего, что девушка и сама чувствовала, как сердце его сжалось от обреченности перед будущим. Глянуть на мать Дайон не успела, потому что сиртингин махнул рукой, и несколько прислужниц обступили девушку.
Играя роль расстроенной обстоятельствами невесты, Дайон на негнущихся ногах направилась к выходу. Стараясь не замечать удивленно любопытных глаз гостей и не слышать приглушенных перешептываний. Она была уверена, что уже сегодня ночью, а еще пуще, прямо с завтрашнего утра все четыре холма будут судачить о том, что дочь сиртингина осталась, чуть ли не брошенной у священной арки. Что великой Сивее так и не досталась прядь волос гордячки Дайон.
