оставалась при Дворе. Говорили, что она во все вмешивалась и одновременно подлизывалась, так что, когда ее заменили Мери Барятинской, она уехала за границу. Отец ее тогда уже умер, а с матерью она не ладила. Мать потом жила с Сашей Милорадович. Маша поселилась в Зоммерлинге, где сошлась с мужем бедной и милейшей Мери Сечени-Ревертер, с которым мы потом так подружились, и окончательно его оторвала от жены, которой он и раньше изменял. Ходили слухи, будто бы он так ударил Мери, что она упала и ударилась головой, после чего осталась полукалекой, и иногда в разговоре было трудно ее понять. Мы ее знали, когда она была вдовой, но всю жизнь его боготворила. Говорили, что он был настоящий charmeur.[87]
Во время последней войны Маша Васильчикова приехала из-за границы и привезла собственноручное письмо Вильгельма к Государыне, в котором он якобы просил ее посредничества в деле заключения мира с Россией. Но Императрица ее не приняла, несмотря на все ее просьбы, а вместо того ее сослали до окончания войны в Пермскую губернию,[88] а вся родня отказалась иметь с ней дело.
Старший сын Васильчикова (Спаржи) Алеша был дружен с дядей Борей и был одним из шаферов на его свадьбе в Дугине. Он был огромный, толстый, широкоплечий и белокурый и носил в ухе серьгу. Нам он казался воплощением Алеши Поповича. Паша был средним между Алешей и Петрушей. В последний раз я видела его в 1935 году в Париже. Мы с Тоцей поехали в St Genéviève des Bois[89] на могилу дяди Бори. На русском кладбище могилы убирал высокий старик с седой бородой. Тоца нас познакомила и сказала: «Ты не узнаешь Пашу Васильчикова?» Когда я его в последний раз до того видела, он был студентом. М-ль Эльфрот нам рассказывала, что Васильчиковы ее разыгрывали. Так, однажды она вошла к себе и увидела, что комната украшена ночными горшками, которые были собраны со всего дома. Мы вскоре открыли, что она не только глупа, но многого не знает из того, чему нас учили, и мы с Муфкой изощрялись ее на этом ловить. Помню, как-то на уроке географии мы спросили ее, где находится Пракситель. Она долго искала, не замечая наших предательских улыбок. Наконец мы ей сказали, что это не название города, а имя греческого скульптора. В таких случаях она отделывалась замечаниями вроде: «Comme vous êtes stupides».[90] Но этим наш извод несчастной жертвы не ограничивался. Раз мы привязали большой глобус к ручке двери с внутренней стороны, так что она чуть не упала, когда входила в класс. Но она была добродушна и на нас не жаловалась, что вызывало у нас угрызения совести. Она нам рассказывала бесконечные истории о добродетелях и красноречии ее деда, grand-papa Bouvier,[91] который, судя по ее словам, был знаменитым проповедником в Швейцарии. Когда мы ей говорили, чтобы поддразнить, что никто о нем никогда не слыхал, то она очень обижалась. Мы по глупости думали, что если мы о ком-то не слыхали, то никто тоже не слышал. Она пробыла недолго, но все же часто бывала с нами в Дугине. Когда мы возвращались из верховых вечерних прогулок и спрашивали у нее о том, что она делала, то она
Обольститель
Ошибка. Княгиня сначала была сослана в Черниговскую губернию, а потом в Вологодскую.
Русское кладбище Сен-Женевьев-де-Буа, в тридцати километрах от Парижа, основано в 1927 году возле «Русского дома», созданного княгиней Верой Кирилловной Мещерской, женой князя Петра Николаевича Мещерского, брата автора.
«Как вы глупы»
Дедушка Бувье
