ко мне. – Каков был замысел Всевышнего, создавшего такую величественную нерушимую красоту и поселившего в ней нас, неразумных смертных?
– Ислам, мне кажется, сейчас не лучшее время говорить о боге…
Несмотря на тьму, я попробовала заглянуть ему в глаза, разглядеть в них какое-то дружеское расположение, симпатию, в общем, что-то человеческое, взывая к чему, я могла бы рассчитывать на поддержку. И отшатнулась. Глаза у Ислама были слюдяные, совершенно непроницаемые, смотрели как будто сквозь меня, увлекая и гипнотизируя.
– Ты женщина, – продолжил он, будто бы и не слышал меня. – Ты не можешь существовать в этом мире одна. У тебя недостаточно сил и выдержки, ты сломаешься, погибнешь. Посмотри вокруг, тебе так и будут встречаться на пути интриганы, недоброжелатели, стукачи, предатели и ханжи. И ты с ними не справишься. Не по-божески женщине быть одной, не для того Творец создал эту красоту, чтобы такая, как ты, металась здесь неприкаянная. Обязательно нужен мужчина рядом, крепкое плечо, человек, который возьмет на себя ответственность.
– О боже! – сдавленно охнула я.
Этот его речитатив – монотонный, усыпляющий, сам собой вползающий в душу – напугал меня, вызвал внутри липкий страх. Я вздрогнула всем телом, будто бы мой организм сам пытался выставить защиту против этого гипноза, и спросила, стараясь, чтобы голос мой прозвучал как можно спокойнее, четче и увереннее:
– И что же ты мне предлагаешь?
– Выходи за меня, – вдруг как ни в чем не бывало бросил Ислам. – Не волнуйся, мы сделаем все по закону. Моя первая жена возражать не станет, она уже немолодая женщина и поймет… Соглашайся, Анастасия, и мы сейчас же поедем в город и сотворим обряд. Не бойся, что ночь, у меня есть связи. И тогда уже никто не сможет встать у тебя на пути, никто не посмеет вредить.
Он говорил все это и сверлил меня своими рыбьими глазами, будто пытался внушить, что именно с ним все мои горести померкнут. И пьесы будут ставиться сами собой, и книжки писаться, и никакой трусоватый директор театра, никакой раздувшийся от тщеславия министр не смогут чинить мне препятствия.
Нет, это определенно была какая-то фантасмагория. Все эти возникавшие за сегодняшний день передо мной образы, словно соскочившие с полотен Босха. Вся эта круговерть – дикая, пугающая и совершенно не дающая разобраться, что же, собственно, происходит. И эта луна, повисшая над нами, будто бы мы попали в декорации к низкопробному водевилю, и завораживающие речи этого Каа…
Проблема состояла только в том, что я-то влетела на сцену из совсем другого жанра. Моя история представляла собой, наверное, некий детектив с социальным оттенком и никак не вязалась со всей этой феерией.
– Ислам, послушай, мне очень лестно, что ты обо мне беспокоишься, – сказала я. – Но, к сожалению, твое предложение я вынуждена отклонить. Мне прежде всего нужно понять, что происходит, чтобы решить, останусь ли я в Сунжегорске вообще…
Ислам в ответ повел головой,
