е
Ты присядь, мой пророк, на пригоршне лун
Приготовься услышать предание,
О Грядущей войне сроком в тысячи тун
Между светом и тьмой и Создателем
В дремах зорьки моей полуночной
Погребенный пороками древними
Видел я, как мой мидгард рассыплется,
Ставши частью великого времени
За владычество над угнетенными
Вступит в бой гость нежданный, негаданный
Подмастерье слепого родителя,
Добродетелям морока надобный
Вслед за гуртом гнедых искалеченных
Грянет хлад – первый снег неминуемый
Обезумевший страхом истления,
Покорит смертью жизнь сын слепых необученный
В час, когда мир погрязнет в сомнениях,
Когда брат ополчится на брата,
Я начну свой рассказ, свой рассказ вечно скорбный,
Судьбы мира пророчащий свято
Ты присядь, мой пророк, на пригоршне лун
Приготовься услышать предание,
О Грядущей войне сроком в тысячи тун
Между светом и тьмой и Создателем
Глава первая. Ваттерские тайны
Настанет день, когда сие свершится,
Уж мне поверь, его не нужно ждать.
Ребенок повзрослеет.
Вспорхнет крылом маленькая птица,
И в небо взмоет, вновь переродится
И пуще прежнего начнет она сиять.
Им завладела она – одна, так глубоко поросшая корнями в его мозгу, идея. Сколько времени прошло с тех пор? Много, очень много. Канули в лету тысячи вир из тех же невозвратных тун, кованных самой Судьбой, самой Видхи – так здесь ее звали, на Эйлисе.
Десять с лишним лет назад он впервые узнал о том, что существует НЕЧТО, способное обратить его – всемогущего владыку империи Руны в кого-то более всемогущего. В Бога. Когда-то давным-давно он забросил зерно этой непоколебимой мысли о всевластии в почву своего правления и начал ждать, когда оно взрастет и даст плоды, однако лета пролетали бесследно, а высаженное им зерно, хоть и проросло и пустило корни, мало-помалу увядало, а затем и вовсе сгнило.
Отыскать НЕЧТО? Разве такое возможно?
Сия давняя затея оказалась невыполнимой, а посему была заброшена и вынуждена была ждать своего часа. Дни и ночи, недели, месяца, годы – они утекали сквозь пальцы, как красный песок чуждых ему Красных выжженных земель, как серая пыль, в которую превратились его враги, инакомыслящие, суеверы и набожные. Сколько же времени прошло! Но следовало ли считать его здесь, на Эйлисе?
Пробил час, когда давняя затея дала о себе знать. Она пробудилась. Не зря на нее было потрачено столько душ!
Пробил час, когда зерно сбросило подгнившую кожицу и снова взошло! Не зря владыка излил на него столько человеческой крови и столько костей на него возложил!
Флаги с оком Дэзимы затрепетали и белые цветы вспыхнули вместе с ярким илиусом на востоке. В Дарке воцарился хаос. Если бы Хедрик открыл глаза и прислушался, он бы увидел и услышал, что происходит нечто ужасное, что потусторонние силы проникли в его владения, укрыли своими брешами каждый этаж и каждый лестничный пролет; что в замке не осталось тех мест, где бы не трубили в рог, где бы не ждали лекарей и целителей-магов, но сейчас он не хотел не видеть и не слышать. Каждая живая душа ныне знала, что Вторая уничтожила любимый сад владыки и обратила в пепел его лучших бойцов. Каждая душа знала, кроме души Хедрика. В его душе были лишь Светорожденные.
Мимо пробежали хранители, вооруженные до зубов, – Хедрик не обратил никакого внимания. Возможно, даже если бы он и заметил их, то никогда в жизни и не подумал бы, что в его цитадель проникли, что его цитадель громят!
– Мой алакс! – лепетал Боттерт Кнат, дрожа в три погибели. Он бежал, спотыкаясь и падая, всеми силами пытаясь донести до алакса истинную суть вещей. Хедрик не слышал его. Не хотел слышать.
– Мой алакс! В замке творится ужасное! Вы слышали рог? Кто-то проник
