или лучше? – спрашивает Яна. Я пожимаю плечами: не знаю. Мы возвращаемся в десятый кабинет. Заходим внутрь с Яной вместе. Доктор объясняет, что нам следует сделать далее, чтобы подать документы на квоту. Каких врачей пройти. Какие анализы сдать. Беседа подходит к концу. Яна спрашивает: Виктория Львовна, а можно с вами поговорить? Я понимаю, в чем дело, и встаю: подожду на улице.
На улице солнце светит прямо на меня, я щурюсь. Страха нет. В голове пусто. Я как будто снова ребенок, ничего не знаю и не понимаю. От меня ничего не зависит. Появляется Яна и говорит: на сегодня все, пойдем. У нее какое-то странное лицо. Она не смотрит на меня.
Я говорю: что, все плохо? Ты говори, я выдержу.
Яна мотает головой: наоборот, все хорошо. Просто как-то внезапно. Я рассказала Виктории Львовне, что в областной тебе сказали… ну что тебе остался год.
– И что она?
– Посмеялась. Сказала, шансы хорошие. Но она попросила подготовить тебя. – Яна смотрит на меня.
Я говорю:
– Ну давай, готовь.
– Она меня попросила подготовить, но я сразу скажу, ладно? Не знаю, как к этому можно подготовить. – Яна отворачивается. – Она сказала, что, скорее всего, ты потеряешь глаз.
Глава шестая
Мне нравятся заброшенные дома в седых зарослях паутины, аварийные здания с комнатами, где дети и время подрали обои, там до сих пор хранятся покрытые пылью вещи давно ушедших людей, пачки черно-белых фотографий, сделанных для памяти и оставленных для исчезновения, тихие места, тишину которых страшно нарушать, кладбища поездов на вечной стоянке и пустые цеха распиленных на металлолом заводов, там когда-то работали люди, чтобы жить и выплачивать ипотеку, а теперь никто не работает, иногда бродячий пес забредет, но чаще там совсем никого, пустота и забвение, мне нравятся покинутые детские сады, в которых настал вечный тихий час, мертвые церкви и деревни, заросшие мятликом и овсяницей, что прорастают сквозь ржавую плоть машин. Мне нравится умирание девяностых и нулевых.
Идея изучить заброшенные здания Ростова возникла неожиданно. Во-первых, я собирал материал для своей новой книги. Во-вторых, что гораздо важнее, меня тянуло к заброшенности и пустоте; необъяснимая внутренняя тяга. Как оказалось, тянуло не меня одного. На предприятии, где я работаю, нашлось еще несколько человек, которых интересовала индустриальная пустота. В первую очередь Крупковский. Крупковский – человек хороший и безотказный. Можно о чем угодно попросить: поможет. Отремонтировать что-нибудь, одолжить денег, переставить мебель – все, что угодно. С другой стороны – контркультурщик: читает Паланика и Уэлша. Слушает что-то такое тяжелое. Увлекается БДСМ. Периодически бросает пить и курить, потом снова начинает пить и курить – больше, чем раньше. Отращивает бороду, а затем сбривает бороду и бреется налысо. Купил синтезатор, чтоб серьезно заниматься музыкой: спустя неделю синтезатор погребен под завалами нижнего белья, брюк и носков. Хочет жениться. Потом говорит,
