что информация существовала уже одновременно и в уме Смертоносца-Повелителя, и в уме каждого из присутствующих. Но сознавал Найл и то, что самая важная часть дознания еще впереди, – хотя обычная, но неотъемлемая при процессе судебного разбирательства.
Прежде всего стояла удивительная тишина – тишина, что, по мнению пауков, должна предшествовать любому важному делу. Расслабясь в этой тишине, Найл ощутил волшебный восторг. Такое было с ним всего раз, когда они с Вайгом и двоюродным братом Хролфом исследовали край муравьев и набрели на неглубокий ручей с извилистым каменистым руслом. Найл тогда впервые в жизни погрузился в воду всем телом и сидел с таким же точно умиротворенным экстазом, неотрывно глядя на расходящиеся по поверхности круги.
Смертоносец-Повелитель наконец заговорил, обращаясь к подсудимым:
– Вы сознаете, что нарушили закон и пренебрегли волей богини. Что вы можете сказать в свое оправдание?
Ответа не прозвучало. Пятеро капралов, очевидно, помалкивали из стыда, капитан же просто хранил молчание.
– Есть ли какая-то причина, – осведомился Смертоносец-Повелитель, – по которой я не должен выносить смертный приговор?
Опять молчание. И тут капитан отозвался:
– Я считаю смертный приговор несправедливым.
– Почему?
– Потому что вина была непреднамеренной. Мы начали с поедания двуногих, которые были уже обезврежены.
На паучьем мысленном языке «парализованный» и «обезвреженный» означает одно и то же.
– Мы это понимаем. Но дальше вы перешли к тому, что стали нарушать закон: убивать тех, кто не обезврежен.
– Это так. Но мы нарушили ваш закон. В моей стране Коряш другие законы.
Тут вмешался Дравиг:
– Ты находишься в нашей стране, а не у себя в Коряше, следовательно, обязан подчиняться нашим законам. Ты смеешь это отрицать?
В голосе Дравига чувствовался гнев. Ответ, как ни странно, прозвучал прохладно и сдержанно:
– Я этого не отрицаю. Но считаю, что именно этот закон несправедлив.
– Почему? – Голос Смертоносца-Повелителя также выдавал гнев.
– В вашем краю я чужестранец. У вас нет права заставлять меня обращаться с двуногими как с равными. Я не отношусь к ним как к равным. Более того, я не верю, что и вы относитесь к ним как к равным.
Найла внезапно осенила удивительная догадка. Паучий суд отличается от людского одним наисущественным принципом. Паука нельзя приговорить к смерти против его собственной воли. Если его надлежит казнить, то это должно делаться исключительно с его собственного согласия. И немудрено: если паука лишают жизни против воли, все пауки в городе невольно разделяют его муку. Следовательно, паук должен быть полностью убежден в своей вине, чтобы разрешить себя казнить. Капитан, очевидно,
