себя в руки: – Однако ничто, уважаемый, не может мне помешать порадоваться за вас. Со стороны, если вам так больше угодно. Угу-угу… Ведь все так счастливо разрешилось! Вам бы, Валентин Саныч, и самому радоваться вместе со мной, а вы, как я смотрю, в полном раздрае. И недержание у вас, дежурная сестра в журнале отметила. Ничего унизительного, голубчик. Такое бывает. А вот зачем вы мокрый подгузник соседу подбросили? Вопро-ос.
«Знай наших! – аплодирую в душе доктору. – Получи, фашист, гранату…»
– Ложь! Злобный навет! Это всё потому, что я… Потому что она… А вот затем! Затем, что я против всех них выздоровел! Потому что…
– Ну же, не тушуйтесь. Продолжайте, голубчик.
– Это всё потому, что… сами отлично знаете почему.
Пациент на глазах теряет запал. Еще гоношится по инерции, но крышка над котлом негодования уже не подпрыгивает, огонь затухает, и это заметно. Доктор, молодчага, не поддался, не поддержал градус. Вскоре скандалисту, выдохшемуся и потерянному, предстоит вялое, вымученное объяснение чего-то совершенно необязательного. И вся эта неловкость возникнет лишь потому, что молча откланяться и прямо сейчас закрыть за собой дверь пришельцу представляется странным решением, в корне неверным. Справедливости ради надо признать, что его выбор понятен: какого черта, в таком случае, вламываться без приглашения и орать что есть силы? Уж конечно, не для того, чтобы бесславно отчалить, так и не дождавшись вожделенного скандала в ответ. На полуфразе. Тут с «пижамой» нежданно-негаданно происходит удивительная метаморфоза. Вероятно, где-то в складках его нелепого одеяния был мудро припрятан резервный источник энергии. Организм оказался мгновенно «запитан», и пациент заблажил:
– Потому что… вы все! Все одинаковые! Но эти хуже всех, сукины дети! Дармоеды! Всю жизнь на моем горбу! Они, чтобы вы знали, уже и соглашение у нотариуса подписали! А? Каково! Как деньги делить за проданную квартиру! Мою квартиру! Квартиру им, дачу, машину, деньги с книжки! Книжки! Видал миндал?!
Неожиданно, но очень целеустремленно его рука устремляется к ширинке.
По недоумению, промелькнувшему на лице Пал Палыча (он же Павел Павлович), я улавливаю, что его, как и меня, немало озадачило, покоробило даже слишком буквальное толкование расхожего выражения. Раньше под «миндалом» я подразумевал что-то совсем другое… Сейчас понимаю, что вообще ничего. Слово как слово. Смешное. И отлично рифмуется с «видалом». Просто говорил и не задумывался. У «пижамы», я так понимаю, оно вызывает весьма конкретные ассоциации. В наглядном подтверждении догадок я не нуждаюсь, поэтому что есть мочи гаркаю, потрясая недюжинной силой связок себя самого, присутствующих и, по-видимому, все отделение. Допускаю, что не одно:
– Хорош орать тут! Пшёл отсюда со своим «миндалом»! Жулик! Подгузниками он, понимаешь, людей шельмует. Нассы нам еще прямо тут, эксгибиционист хренов. И объяви, что это я нассал! Не видишь, доктор с больным занят? Больной –
