Метёлкину.
Так и жил «Союздиметил» Вкалывали на заводах работяги, «сушили мозги» в научно-исследовательских институтах ученые, отпускали продукцию сбытовые конторы, ходили на работу как на праздник сотрудники главка. У каждого из них был необременительный участок работы, у каждого из них был свой «кусок», размер которого определял Петров.
***
Викентий Арсеньевич восседал в кресле, похожим на трон, под портретом Брежнева. С противоположной стены улыбался еще один Викентий Арсеньевич, написанный маслом на фоне покрытых снегом гор. Вадик скользнул взглядом по выписанным на портрете орденским планкам: ордена Ленина, Октябрьской Революции, два Трудового Красного Знамени, два «Знак Почета». Живой Петров был в том же светло-сером костюме, что и на портрете, только без регалий. Ответив на приветствие Викентий Арсеньевич предложи Вадику сесть и углубился в чтение заполненного накануне личного листка по учету кадров.
– Такой молодой и уже коммунист? – оторвался от чтения Петров.
– Вступил в партию на пятом курсе. Мне как отличнику учебы и дипломанту конкурсов студенческих работ предложили…
– А мы, вот, годами пробиваем места для наших сотрудников! Что за студенческие работы? Ага, вижу: даже опубликованные есть. Целых семь! Эту помню. Занятная статейка… Читал в нашем отраслевом журнале. А остальные шесть?
– В нашей институтской многотиражке «Технолог».
– Что ж, недаром студенческий хлеб ел! Так, семейное положение: холост. Это – неплохо. Пока молодой по заводам поездишь! Михмих, зайди! – нажал на кнопку селектора Петров.
Прибежал Михмих (он же Михаил Михайлович) высокий румяный толстяк.
– Этого хлопца отведешь в кадры. Скажешь: я велел оформить к тебе в отдел. Будет кому в колхоз, «на картошку» ездить. А то ты изнылся, что у тебя в отделе одни женщины. Та – мать-одиночка, у этой – внеплановые менструации. Твои коллеги жалуются: не хочешь помогать сельскому хозяйству, за их счет выезжаешь!
***
До «картошки» Вадик не дотянул. На следующий день «загремел» на сенокос. Село Гололобово раскинулось на живописных холмах в ста тридцати километрах от Москвы. За зеленоватой рекой Осётр переливался белизной церквей и зеленью садов Зарайск. Покоем и душистыми травами веяло от этих холмов и полей, прочерченных перелесками и шоссейками, Осётром с его притоком Осётриком. Запах скошенного сена сменили августовский зной и жар идущий от обмолоченного зерна. Затем наступил нежный в своей первой половине сентябрь. Во второй половине этого месяца досталось всем. Вода с неба, вода под ногами, вода вперемешку с грязью и картофелем в руках. Муромцев вернулся в Москву только в начале октября. Его не меняли весь сезон шефских работ. Лишь уполномоченный
