Надо признаться: сама я никаких введений, предисловий и аннотаций не читаю. И потому не рассчитываю, что кто-то из вас, мои читатели, даст себе труд вникать в то, что думает автор о собственных рассказах. Кого это может интересовать?
Тем не менее, следуя обычаям и правилам хорошего тона, несколько слов о книжке, которую вы держите в руках.
Мне хотелось предложить вам собранье пестрых глав. Полусмешных, полупечальных. Простонародных, идеальных. Небрежный плод моих забав, бессонниц, легких вдохновений, незрелых и увядших лет, ума холодных наблюдений и сердца горестных замет.
Коробочку монпансье. Ассорти. Одни сладковатые, другие кисленькие. Гладенькие и шероховатые. Зеленые и малиновые. С разным ароматом и формой.
Я даже решилась не распределять рассказы по главам, как намеревалась вначале, а встряхнуть коробочку и рассыпать леденцы, как придется.
В таком подходе есть по меньшей мере два достоинства. Разнообразие не позволит соскучиться тем, кто уже читал мои рассказы и привык к их однородности. А тому, кто читает в первый раз, удастся, вероятно, выбрать для себя хотя бы несколько, которые окажутся в его вкусе.
Примите уверения, что я очень старалась вам понравиться.
Отцы ели кислый виноград,
а оскомина на зубах у детей.
Иезекииль
Нельзя сказать, что в детстве нам не хватало сладкого. Бабушка пекла пироги с фруктами или с повидлом. На Новый год во всех домах делались гозинаки. В кондитерской на углу Кирочной продавалась када. А в магазине «Бакалея-гастрономия» дошкольникам покупали подушечки. Кроме того, гости приносили детям нугу с орехами, и очень часто кто-нибудь одаривал горстью мятных конфет в бумажках или даже барбарисок.
Но хотелось монпансье. Это было маленькое состояние. Сама коробочка уже представляла собой имущество. В ней можно было что-нибудь хранить – например, фантики от шоколадных конфет, а особенно фольгу, в которую они были завернуты под фантиками. Ее старательно (неизвестно с какой целью) разравнивали ногтем среднего пальца, множество раз выглаживая на столе. Потом… что делать с ней потом, было непонятно. Коробочка из-под монпансье была идеальным решением.
Но я начала с конца. Вначале коробочка была закрыта. Ее нужно было рассмотреть со всех сторон. На крышке была красивая картинка. Однажды даже символ Фестиваля – цветочек с разноцветными лепестками. Прелесть! На донышке тоже было написано интересное. Например, про сказочную Бабаевскую фабрику. Я уже была большая, умела читать и ни в каких бабаек не верила – тем занимательнее было свидетельство, что кое-какие конфетные бабайки все же существуют.
Потом коробочку открывал кто-нибудь из взрослых. Внутри было разноцветное сокровище: лепешечки разной формы и размера, обсыпанные сахаром. Сиреневые, зеленые, алые и желтенькие. Полупрозрачные и заманчивые. Выбор за мной! Можно начать со сладкой красненькой, или кисленькой желтой. Посасывать ее, переворачивая во рту и касаясь зубами то плоского, то острого края. Потом, не удержавшись, вынуть изо рта грязными пальчиками и посмотреть сквозь нее на солнце. Снова сунуть в рот и долго облизывать липкие пальцы сладким языком, что не делало их ни чище, ни менее липкими. А в коробочке еще много разного, и чем меньше остается, тем лучше и звонче она гремит, если потряхивать ее в такт какой-нибудь мелодии, или просто так, из озорства.
Потом я стала взрослой, и монпансье исчезли из моей жизни. И всё хотелось объяснить внукам, что это была за радость – да где уж мне! Я и слов-то таких не знаю на иврите, а они на русском.
Пока я не увидела в магазине коробочку. Круглую, жестяную, а на крышке клубничка с двумя листиками. Я, конечно, принесла ее своей маленькой внучке.
Внутри оказались совершенно одинаковые синие таблетки размером с пуговицу от пальто и толщиной с полсантиметра. Вместо восхитительного разнообразия – казенный порядок. Что-то вроде полупрозрачных шашек.
Моя девочка смотрела на них без воодушевления, но все же, поддавшись моим поощрениям, сунула одну в рот. Что-то отвлекло ее в этот момент, она сделала глотательное движение, и отвратительная стеклянная блямба неудержимо проскользнула внутрь.
Это было ужасно! Больно и страшно. И бесконечно долго… Может быть, около часу прошло, пока эта дрянь растворилась и утихли острая боль и спазмы. И еще час, пока мы все немного успокоились и убедились, что малышка может глотать, что слезки просохли и с нашей жизнью не случилось ничего ужасного.
Еще через час моя
