как чья-то рука легонько касается плеча – рядом стояла одна из самых приличных ее подруг, единственная, кого молчаливое служение Окиянина не раздражало. Ах, как они бесились тогда, ее подружки! Год за годом он встречал Варю со всех вечеринок, ходил вместе на концерты, водил в сессию в институт, крепко держа за ледяную руку (у нее всегда были холодные руки, всему виной низкое давление). Год за годом они пытались «открыть ему глаза», обмолвясь будто бы случайно, что у Вари новый кавалер, и впиваясь глазами в его физиономию с нездоровым любопытством – не побледнел ли? Ярово лицо – спокойное и почти отрешенное – всегда их разочаровывало. Одна даже однажды предположила (он отошел в театре за кофе), что он тайный импотент или голубой. Окиянин тогда испытал жгучее желание отыметь девку прямо на столике театрального буфета, но он только улыбнулся, протягивая гадине ее чашку кофе чуть дрожащими от ярости пальцами.
А эта встреченная в метро подруга была из доброжелательных, жалела его (чем вызывала у Окиянина в свое время не меньшее бешенство), и он вдруг начал умолять ее зайти с ним в кафе и, когда она, слава богу, согласилась, стал изливать душу. Как ему плохо и пусто в этом городе, как бессмысленно без Вари и как все ему о Варе напоминает – и немудрено, ведь он думает только о ней. Вот – стоит как истукан внизу эскалатора и ждет, будто она сейчас появится, с извиняющейся гримаской – за вечные опоздания, и чмокнет в щеку, обдав своим запахом и мягкостью волос. А потом отдаст сумку, и они войдут в электричку. И если повезет, будет час пик и она будет прижата к нему чужими потными телами, а он станет только придерживать ее, положив ладонь чуть выше того места, куда ее хотелось бы положить. Чуть выше, но как близко! Он разрыдался тогда – в первый и последний раз – и вспомнить стыдно, но подруга – да благослови Господь ее такт – глядела в окно, пока он приходил в себя, хотя смотреть за окном было ну совершенно не на что. Чуть раньше она попыталась ему рассказать, как Варя живет там, в своем Солт-Лейк-Сити со своим Караваем, но он пресек это сразу же – он уже тогда ничего не хотел знать. А сейчас? Яр уткнулся лицом в подушку. Ткань была уже нагрета горячечной щекой. Нет, сказал он себе. Ничего он не будет спрашивать, даже если вдруг этот… Захочет поделиться с ним своим заоблачным супружеским счастьем.
И за минуту до того, как провалиться в полуобморочный сон, перед глазами его вдруг вспыхнула яркая, как из другой жизни, картинка: он, Окиянин, стоит вниз головой на дне рождении Костика, лучшего друга. Он стоит вниз головой на спор, в коридоре, а в квартиру входит девушка в легком сарафане с открытыми тонкими руками, с низко, как у Одри Хепберн, подстриженной челкой… И Костя торжественно объявляет: «Знакомьтесь, моя девушка, Варвара!» Окиянин тогда неловко «упал» с головы, что вызвало всеобщий смех. И, представляясь девушке, он уже понял, что убъет Костю, потому что девушка была… Она, словом, не имела к Косте никакого отношения, хотя влюбленный Костя этого еще не знал… К слову сказать, Костю убивать не пришлось – расстались они с Варей быстро, но и Яр постепенно
