скрестив свои тонкие ножки.
– Я бы тебя свел, пожалуй, на ссечки[22]. Тут у нас купцы рощу купили, – бог им судья, сводят рощу-то, и контору выстроили, бог им судья. Там бы ты у них ось и заказал или готовую купил.
– И прекрасно! – радостно воскликнул я. – Прекрасно!.. пойдем.
– Дубовую ось, хорошую, – продолжал он, не поднимаясь с места.
– А далеко до тех ссечек?
– Три версты.
– Ну что ж! Мы можем на твоей тележке доехать.
– Да нет…
– Ну, пойдем, – сказал я, – пойдем, старик! Кучер нас на улице дожидается.
Старик неохотно встал и вышел за мной на улицу. Кучер мой находился в раздраженном состоянии духа: он собрался было попоить лошадей, но воды в колодце оказалось чрезвычайно мало, и вкус ее был нехороший, а это, как говорят кучера́, первое дело… Однако при виде старика он осклабился, закивал головой и воскликнул:
– А, Касьянушка! здорово!
– Здорово, Ерофей, справедливый человек! – отвечал Касьян унылым голосом.
Я тотчас сообщил кучеру его предложение; Ерофей объявил свое согласие и въехал на двор. Пока он с обдуманной хлопотливостью отпрягал лошадей, старик стоял, прислонясь плечом к воротам, и невесело посматривал то на него, то на меня. Он как будто недоумевал: его, сколько я мог заметить, не слишком радовало наше внезапное посещение.
– А разве и тебя переселили? – спросил его вдруг Ерофей, снимая дугу.
– И меня.
– Эк! – проговорил мой кучер сквозь зубы. – Знаешь, Мартын-то, плотник… ты ведь рябовского Мартына знаешь?
– Знаю.
– Ну, он умер. Мы сейчас его гроб повстречали.
Касьян вздрогнул.
– Умер? – проговорил он и потупился.
– Да, умер. Что ж ты его не вылечил, а? Ведь ты, говорят, лечишь, ты лекарка.
Мой кучер видимо потешался, глумился над стариком.
– А это твоя телега, что ли? – прибавил он, указывая на нее плечом.
– Моя.
– Ну, телега… телега! – повторил он и, взяв ее за оглобли, чуть не опрокинул кверху дном… – Телега!.. А на чем же вы на ссечки поедете?.. В эти оглобли нашу лошадь не впряжешь: наши лошади большие, а это что такое?
– А не знаю, – отвечал Касьян, – на чем вы поедете; разве вот на этом животике, – прибавил он со вздохом.
– На этом-то? – подхватил Ерофей и, подойдя к Касьяновой клячонке, презрительно ткнул ее третьим пальцем правой руки в шею. – Ишь, – прибавил он с укоризной, – заснула, ворона!
Я попросил Ерофея заложить ее поскорей. Мне самому захотелось съездить с Касьяном на ссечки: там часто водятся тетерева. Когда уже тележка была совсем готова, и я кое-как вместе с своей собакой уже уместился на ее покоробленном лубочном дне, и Касьян, сжавшись в комочек и с прежним унылым выражением на лице, тоже сидел на передней грядке, – Ерофей подошел ко мне и с таинственным видом прошептал:
– И хорошо сделали, батюшка, что с ним поехали.
Срубленное место в лесу.
