раненым, кинулся через протоку, и, провалившись в молодом льду, встрял там, почти посередине. Дед тогда тоже залезал в воду. Но сначала, на берегу развёл огромный костёр, и лицо было весёлое, радостное.
Всю зиму потом, Колька грыз вкусные кости, вспоминая ту удачную охоту.
Сейчас же костра не было, и лицо у деда совсем не светилось радостью. Наоборот, оно стало совсем серым и покрылось густой паутиной морщинок.
Едва выдавливая из себя слова, старик просил:
– Кольша, неси. Неси, Коленька.
Кобель, навострил уши, услышав давнюю, но приятную команду, ещё чуть посидел рядом с хозяином, наклоняя голову, то на один бок, то на другой, отскочил, сделал круг по чистому льду, снова сел.
Неси!
Колька вскинулся, будто вспомнил, и стремглав улетел за поворот, в сторону переправы. Через мгновение он уже появился вновь, держа в зубах панягу. Мягко положил её перед хозяином.
Дед, скованными движениями, насквозь промёрзшего человека, развязал клапан, откинул его и вытянул топор.
На длину вытянутой руки, прорубил дырку во льду и крепко зацепил там топор. Подтягиваясь одной рукой за топорище, другой опираясь о край льда, он смог вытянуть себя на лёд. Откатился к берегу.
Лёжа на спине, хотел почувствовать, как стекает вода. Но не чувствовал, не слышал. И звона струй больше не слышал, и ног не чувствовал. Хотя нашёл ещё силы подняться. Сначала сидя долго рассматривал топор, крепко зажатый в руке, потом и вовсе поднялся, с треском отдирая уже примороженный ко льду кожух.
Вошёл в берег. Даже не вошёл, чудом каким-то вдвинулся. В лесу было уже совсем темно. Колька топтался рядом, не зная, чем помочь. Гнилой берёзовый пень вдоволь обеспечил берестой.
Ткнувшись на колени, откуда-то из-за ворота достал спички и, выловив из коробка щепоть, чиркнул. Береста занялась весело. Ещё подложил, ещё. Какой-то сухой сучёк, ещё.
Встать не мог. В голове туман. Холода нет.
Немощь. Уже умостившись на бок у прогорающего костерка, едва разлепил губы:
– Вот, Коля. Вот.… Получается, что дошёл я. Дошёл. Всё спешил, всё старался, а вот дошёл и не верится…
Кобель беспокоился, суетился рядом, предчувствуя беду, даже взлаивал легонько, но, как только дед снова начинал бормотать, едва слышно, он замолкал, прислушивался.
– Это друг, знать надо, помнить всегда, что он,… край, где-то впереди. Где-то впереди и… рядом. Совсем по-другому жить станешь,… когда осознаешь.
Старик хотел передвинуться, или поправить что, но рукав примёрз к одёжке и полностью сковал движения. С трудом выныривая из своего последнего, сладостного сна, дед чуть шевелил губами:
– Домой. Домой, Коля. Скажи там…
Но Колька ослушался, не ушёл домой. Ещё долго лизал старика в лицо, пихал его носом, пытаясь разбудить. Потом всю ночь лаял. Даже и не лаял, и не выл, будто плакал.
Три дня ещё лежал Колька возле своего хозяина, свернувшись клубком у него под спиной,
