ющийся французский исследователь Марк Блок остроумно заметил, что ни один историк не услышит грохот пушек под Аустерлицем и никогда не увидит Рамсеса, поэтому всё, о чем он пишет, есть продукт его личного воображения, которое подпитывается разными способами и методами. А у меня, дорогой читатель, не только богатая фантазия, но и выработанная полувеком активного коллекционирования, отлично развитая зрительная память, опирающаяся на тысячи исторических артефактов. История тем и отличается от беллетристики, что рассказывает и предполагает, как и что могло произойти. Нужно лишь подстегнуть воображение, углубляясь в описываемую эпоху!
Мы часто слышим, что в истории много «белых пятен», но на самом деле такие «пятна» – это просто еще не исследованные страницы прошлого. А если разобраться, то время, окружение подсказывают историку их важность, необходимость воспринять, прочувствовать эпоху, разобраться, почему возникло это «белое пятно» – и дать ответ, очистить от ложных идеологических наслоений и «новых хронологий». Но ответов будет великое множество, и легко убедиться, что в каждой проблеме может поместиться столько историков, «сколько ангелов на кончике иголки», – именно этот вопрос интересовал в исследуемом временном периоде богословов и даже философов. Всё, что я описываю, имеет немало ракурсов, и каждый содержит ответ, который часто по конъюнктурным и политическим причинам редко озвучивали… А если разгадать причину этой «исторической завуалированности», то нетрудно докопаться до истины. Инструментов много: поиск источников, чтение между строк, домысливание прочитанного, мастерство логически всё вместе связать, применить широко используемый в геологии (я в прошлом геолог) метод аналогий, умение вписать всё это в более широкий контекст – одним словом, отшлифованное до совершенства мастерство, которое формировалось десятилетиями.
Только наивный исследователь, в отличие от профессионально зрелого, слепо верит источнику. Работа с ним – это азартная игра, нечто похожее на разгадывание кроссворда. Нужно понимать, что источники по определению не могут донести до нас «абсолютной истины». Первый повод для сомнения: документ составил человек, у которого были свои жизненные приоритеты. Второй повод заключается в самом историке – это его мировоззрение, его семейные, образовательные, религиозные и культурные ценности, а также стереотипы времени, в котором он живет. И наконец, третий повод для сомнений – в полной мере объективный – это устоявшиеся в науке стандарты описания истории. Всех разночтений не предусмотришь, можно апеллировать только к единственному: держать дистанцию между собой и источником, при этом всегда помнить, что нельзя ожидать «чистой правды». Источник всегда лишь одна из возможных «искорок минувшего», а не прошлое во всей его полноте. Один из выдающихся теоретиков историографии XX столетия Бенедетто Кроче заметил, что всю историю может охватить лишь «глаз Бога».
Источником для историка является всё, что «выдает» присутствие человека: это материальные следы прошлого, документальные свидетельства, артефакты, мемуары, произведения искусства, летописи, хроники, письма, дневники. В полной мере источником является и художественная литература: например, из расставленных Сенкевичем акцентов в «Крестоносцах» мы узнаём, чего ждали от писателя в эпоху романтизма.
С конца XIX века источники пополняются фотографиями и кинофильмами, потом видеозаписями. Отличить в них «правду» от мимикрии под нее непросто. Когда я учился в Киевском университете, нам часто говорили, что фотография – это достоверный источник, выхваченный объективом кусочек жизни. Но, собрав в своем архиве около тысячи документальных снимков, убедился, что среди них немало постановочных, особенно этим грешили тоталитарные режимы. В первую очередь, это постановочная кинохроника. Родной брат моей бабушки, Владимир Добжанский, снимая хронику с 1911-го по 1918 год, не применял постановок. Как можно было поставить в нужное место Николая II, Столыпина или Грушевского, которых он «навечно» запечатлел на пленку. В эпоху «политпропаганды» кадры «штурма Зимнего дворца», растиражированные в тысячах копий, всего-навсего фрагмент художественного фильма. «Высот в визуальном хвастовстве» достигли нацистская и советская кинохроника. Убедительный пример – оператор во время парада на Красной площади снимает радостных трудящихся и товарища Сталина, а не людей, которые в это самое время откупоривали бутылку казенной водки в подворотне. А во время войны хроникер снимал не повседневные ужасы и грязь, а храброго комбата, который с призывом «За Родину, за Сталина!» и с револьвером в руке рванул навстречу врагу. Элементы реальности безусловно, присутствуют, но историк обязан воспринимать их критически и не забывать об идеологическом заказе таких «документальных свидетельств», часто выполненных мастерами культуры на высоком профессиональном уровне.
Когда-то философ Декарт назвал историка «путешественником», который, переместившись из своего времени в другое, перестает быть полезным для своей страны и своего окружения – он «становится чужестранцем у себя дома». Хорошо это или плохо – вопрос риторический… Меня, к примеру, мало интересует, как формируется коалиция в Верховной Раде, а азарт у меня появляется, когда в пертурбациях
