как ему всегда казалось, мире. И он даже не сразу осознал, что стал любоваться ею как-то иначе, не так как прежде.
Ее бело-золотая, прозрачная, несовершеннолетняя красота медленно завладевала им. Он дышал ее ароматом – тонким, сладковатым, едва уловимым и от этого еще более желанным. Он прятался где-то в янтарной пышности ее волос. Таясь и смущаясь, Ян впитывал в себя этот яблочный дурман, пьянея и впадая в зависимость от него. Вскоре ее спеющий сок стал наркотиком для него, он словно алкоголик крался ночью по кухни в поисках красных, налитых жизнью плодов, чтобы вдыхать их, сравнивая с ней. Но яблоки были лишь суррогатом, несравнимым с ее юным благоуханием.
Словом, он и опомниться не успел, как понял, что произошло непоправимое – он влюбился в подругу, которую знал с младенчества и всегда считал сестрой. Влюбился по юношески – неуклюже, стыдливо, мучительно.
Но разве мог он взять и признаться ей в том, что, когда она сидит перед ним, окутанная полуденным солнцем, в одном тоненьком пеньюаре, он при всем желании не может думать о ней как о сестре. Признайся он в своих чувствах, и она чего доброго подумает, что он специально скрывался, чтобы она не таилась от него. И он мог беспрепятственно любоваться ее прелестью, как и прежде.
Глупость, конечно, Дея слишком умна, чтобы подумать, что это могло быть причиной, по которой Ян так долго скрывал подлинные чувства. И все же, наряду с хороводом других мыслей эта казалась не такой уж и нелепой.
Конечно, главной причиной был страх потерять ее. Он видел, что она привязана к нему и, может, даже любит, но, скорее всего, как брата, и если он откроется ей, то все может рухнуть в одночасье. Он больше не сможет смело смотреть ей в глаза, расчесывать, как сейчас, ее волосы, кружить и переносить через лужи на руках. А она не обовьет тогда своей тонкой ручкой его шею, не потеребит его непослушные волосы. Она даже вряд ли возьмет его за руку, потому что будет знать, что для него это теперь значит нечто иное.
Сможет ли она остаться ему другом или замкнется и уйдет в себя? Словом, он не хотел терять ту гармонию и легкость, которая была меж ними всегда, поэтому и молчал.
– Помнишь, как в детстве мы прятались от нянек в заросли репейника, а я потом вычесывал его из твоих волос? А однажды они так спутались, что пришлось отстричь целую прядь, – углубился Ян в воспоминания.
– Да, я еще тогда проревела весь вечер, а ты сказал, что даже с такой паклей на голове я все равно самая красивая девчонка в интернате.
– Знаешь, при всей этой путанице, которая сейчас с нами происходит, мне не хотелось бы возвращаться в детство, – проговорил Ян запинаясь.
Дея посмотрела на его отражение в зеркале, но ничего не ответила.
– Нет, ты не подумай, что в детстве не было ничего хорошего, – поспешно заговорил Ян, падая перед ней на колени и хватая ее руки. – Было! Но оно и сейчас со мной. Там, в другом мире, я чувствовал себя каким-то чужим, неприкаянным. Вспомни, у нас никого не было, нас все сторонились, даже тебя. Это всегда было для меня загадкой, ведь
