люди, словно никто и не ложился спать в эту ночь.
В проулках уже стоят запряжённые телеги и повозки. Вот тебе и война! Кто бы мог подумать, что она своей кровавой рукой в первый же день дотянется до крохотной деревушки, затерявшейся в Закамье. Даже в дни больших Сабантуев по улицам Куктау не ехало сразу столько телег и подвод… Все самые захудалые кони получили по повозке, вытащены из дворов даже плетёные двуколки. Столько народу уезжает!
Следом за подводами идут старухи, женщины, дети. Мальчишки, которые вчера ещё хвастали, что «мой папа германцев идёт бить», сегодня тоже хнычут, глядя на матерей.
Исхак крутился между подводами – тому лошадь поможет запрячь, этому закрепить расшатавшееся колесо на повозке, с тем просто попрощается. Все уезжают…
Дядя Василь, Шарип, сват Карам…
В Дубовом проулке к народу присоединились Сания и Хаерлебанат. Они сидели в старенькой телеге, застеленной соломой, запряжённой тощим мерином. Увидев Исхака, Сания соскочила с телеги. Они пошли рядом по обочине.
– Уезжаете?
– Уезжаем…
Многие парни хорошо выпили перед отъездом. Они стараются казаться весёлыми и бесшабашными, свистят, щёлкают кнутами, гоняются, объезжая впереди едущих прямо по ржи. Рыдает гармонь.
Уезжаю, уезжаю,
Уезжаю, остаётесь…
Вот, оказывается, какая это жестокая песня!.. Слёзы текут. А ведь каждый вечер на гуляньях пели её раньше, ходили с этой песней по улицам в обнимку, горланили, стараясь перекричать друг друга.
Уезжаю, уезжаю,
Уезжаю, остаётесь…
Перехватывает горло, на глаза навёртываются слёзы. Тянется позади, по обеим сторонам дороги, помятая колёсами рожь. Помяты, сломаны подошвами новых лаптей и старых сапог стебли жёлтого горицвета. Сломанное счастье, разбитые надежды, порушенная жизнь… И неизвестность впереди.
Кто вернётся, кто встретить выйдет?…
Поля, поля, прощайте, уходят хозяева ваши, от щедрого сердца, большими надеждами, поливавшие из года в год вас своим потом. Они уходят на другие поля, поливать их кровью своей…
– Хоть бы не пели, что ли… – сказала Сания дрогнувшим голосом. – И так тяжко…
– Уезжают на фронт, как не петь? – У Исхака в горле тоже всё время стояли слёзы.
– Неужто нельзя тихо уехать?
Тихо живи, тихо люби, тихо уезжай навстречу смерти своей? Разве это для настоящих мужчин такая доля, Сания? Исхак подумал так, но произнести вслух не было слов. Он вздохнул.
– Пускай поют…
– Очень тяжело… – Сания вдруг заплакала.
– Я скучать по тебе буду, Сания… – сказал Исхак, беря девушку за локоть. – Не плачь, не надо… Может, всё ещё будет хорошо.
– Может… – Сания со всхлипом вдохнула воздух, улыбнулась. – Я тоже буду скучать.
– Останься! – попросил вдруг Исхак. – Не уезжай,
