и Аким, помогал ему за небольшое вознаграждение шустрый броничский подьячий.
Зима того года выдалась снежная, ветреная, засыпало, перемело все дороги, ни гостей, ни путников в Тонинском: только зверье полями да перелесками рыщет. Волки осмелели, из лесов к жилью перебрались, воют, жуть нагоняют на людей. А перед Рождеством такая вьюга разбушевалась, что света белого не видно, днем в светелках лучины и свечи жечь пришлось. Только на второй день святок ветер утихомирился.
Барыня Мария выгнала холопов дорогу к церкви расчищать. Сама пожаловала в храм к вечерне, с ней Таисия и вся дворня. Во дворце остался только боярин Прокофий со слугой да сторожа. Служба длилась долго, по всем канонам. Под конец старик отец Ираклий уже хрипеть и ошибаться начал. Наконец хор замолк. Мария и ближние ее приложились к кресту и, покинув церковь, вышли на клубящийся паром мороз. Ветер совсем стих, облака разбежались, небо вызвездило, и заметно похолодало.
Таисия с девушками отстала от барыни. По сторонам расчищенной дорожки высились сугробы. Как можно утерпеть и не потолкаться, будто ненароком упасть, тихонько повизгивая, в пушистый и колючий снег! А потом веселая возня в прихожей, когда отряхивали шубки и высыпали снег из валенок.
И опять во дворце тишина. Барыня гневаться изволит, обиделась, что никто из соседей на Рождество не пожаловал.
Таисия после ужина пришла в опочивальню отца. Здесь по углам лежали охапки лапника, пахло хвоей и воском. Боярин Прокофий лежал в обширной кровати, его теперь не узнать, куда девалась его былая дородность: волос на голове совсем не осталось, борода и та реже стала, лицо пожухло, потемнело. Гложет его боль под ложечкой, утроба пищи не приемлет, уж много дней жиденькой сытой пробивается. Около кровати за аналоем дьячок читает «Житие преподобного Сергия Радонежского».
Прокофий обрадовался дочери, кивнул легонько: «Хорошо, мол». А Таисия поправила подушки, потом села подле поставца, пододвинула рамку с распяленной ширинкой и принялась вышивать красным, зеленым и желтым шелком, из-под ее пальцев появлялись петухи да цветы красочные. Дьячок читает:
– «…Мнози бо зверия в той пустыни тогда обретохуся. Они стадами вьюще, ревуще шастают, а другие же не по мнозе, по два или трие, или един по единому мимо проходят, одни же издалеча, а другие близ блаженного приближахуся и окружаху его, яко и нюхающе его».
Неслышно ходит седой, сгорбенный слуга боярина. Берет от печи разогретую лисью шкурку, аккуратно подсовывает ее под одеяло, накрывает боярина, а остывшую шкурку несет к печи.
Прокофий и слушает дьячка, и не слушает. Смотрит не отрываясь на дочь. «Что ожидает ее, как останется сиротой? Характером непокладиста, со снохой не ладит, а та норовит унизить ее. Придумала за Спирьку выдать. Ой, тяжело дочке придется! – Нежданные слезинки покатились по щекам… – Мало осталось ему земной жизни. Не привел Господь выдать дочь за хорошего человека. Сотник все у ней на уме, а что Спирька, что сотник – одна статья, безродные.
