иной, радостной жизни…
Поплакали немного, успокоились, и Тавифа рассказала Насте о хлыновском пареньке Облупыше и распорядилась:
– А встречаться нам с иконником нет нужды. Вдруг Юрий Васильевич ему про боярышню Таисию что рассказывал. Тут до греха один шаг…
Иконописец Кирилл для мастерской отделил дощатой перегородкой светлый, солнечный угол пустующей храмовой трапезной, вход прикрыл мешковиной. Сюда с подручным Ванчей принесли снятые с иконостаса иконы, попорченные временем и сыростью. Сперва лечили их, вздувшиеся места подклеивали, швы и трещины штукатурили и лишь потом освежали пожухлые краски. Так они сидели в мастерской от зари до зари, изредка перекидываясь словами, чаще напевая песни вполголоса. Если песня ладилась и крепчала, появлялась старица и шипела на них. Она же встречала их по утрам и провожала вечером до ворот монастыря.
И вот однажды мешковина у входа поднялась и в мастерскую вошли двое. Одна из них та самая монашка, которую приметил Кирилла в светелке у игуменьи. На несколько секунд он замер в полуобороте с поднятой кистью…
…Тавифа с Настей принесли икону из божницы игуменьи – с лица Богоматери краска скололась. Образ дорогой, старого письма, серебряный оклад жемчугом и каменьями усыпан. Мать Агния попросила Тавифу отнести к мастеру и досмотреть, чтоб греха не вышло какого…
Придя в себя от изумления, Кирилл взял икону, развернул тряпицу, поставил на верстак. Пока Тавифа объясняла, что требуется сделать, Кирилл не отрываясь с благоговением смотрел на инокиню. Тавифа рассердилась, но постаралась сдержать себя:
– Братец, нелепо так взирать на меня. Осмотри лучше образ, сумеешь ли исправить, не испортишь ли?
– Видел уж, исправим в лучшем виде. Ванча, отдели оклад. Возьмете с собой, а за образом завтра придете. А ты, сестрица, не сердись на меня, не гневайся. Смотрю на тебя… ведь я – лицевщик.
– Не ведаю, кто это.
– У нас, у иконников, лицевщик лики угодников изображает. Вот гляди. – Кирилл быстро повернулся к станку. – Этот образ Иисуса моего наставника, старца Митрия работа. Видишь, на лике его скорбь бескрайняя, горюет он о греховности нашей, и опять же доброта всепрощающая, и ласка, и величие… Ведь каждый рисовальщик может кистью око изобразить, бровь изогнуть, морщинки малые, тени положить. А ведь не каждому дадено на лике изобразить горе и радость, ласку и величие. Таинство это великое, и не каждому оно ведомо. Я вот гляжу на тебя, – Кирилл говорил воодушевленно. Теперь Тавифа с интересом рассматривала его. Неказистый парень, волосы на голове, что ремешком перехвачены, вроде соломы ржавой. Такие же ржавые и брови и веки. А в глазах зеленых искры восхищения и радости. Невольно верилось, что ему подвластны никому не ведомые таинства. А он продолжал: – И вот я гляжу на тебя, сестрица, и вижу многое. И горе большое, и…
Горячую речь иконописца прервало восклицание Насти. Она, вслушиваясь в слова Кирилла, подошла к подручному, чтобы взять снятый оклад. Тут ее взгляд упал на образ Георгия Победоносца. Эту
