совершенно несчастный человек, не особенно бедный или жалкий, по фамилии Штрауц.
Читатель может его узнать. Да, именно Штрауц впоследствии стал писчиком «Московского листа», для которого писал заметки о жизни москвичей и Императорских забавах. Тогда же до основания «Листа» оставалось еще восемнадцать лет, и Генрих Иеренархович, как мне полагалось называть Штрауца, еще не знал, как не знал и я, что г-н Судьба вновь сведет нас таким интересным образом.
Из того времени, когда я только учился грамоте, у меня осталось письмо, написанное мной моей, тогда еще будущей, сестре (позднее я опишу, каким образом о рождении Эстрейи мне было известно за семь лет до самого этого события; многие ошибки в письме, совершенные мною в молодости, поправлены мною нынешним для облегчения чтения):
«Дорогая моя сестра, возможно, Аркадия или Ариадна, поскольку так зовут моих и твоих бабушек и обе они близки к смерти.
Я тебя очень люблю и жду – думаю, что тебе понравится у нас в доме с матушкой, отцом и Кириллом – твоим старшим братом. Меня же зовут Евгениус Петрович Шароваров, мне пять лет от роду и на лбу у меня шишка, поскольку недавно были похороны в соседском доме и меня по лбу ударили гробом, когда спускали его по лестнице. Отец помогал носить, а Кирилла рядом не было – он дома бывает редко и вообще собирается теперь, наверное, жениться – так думает матушка.
Я пока жениться не собираюсь, но еще не до конца принял по этому поводу решение – мой учитель, Генрих И Е Р Е Н А Р Х О В И Ч, не женат – ему нравится жить одному и быть самому себе генеральным командиром. Он по-русски говорит чисто, только иногда заикается, но не пьет, что, как говорит матушка, поражает ее до глубины души.
У нас вообще дома пьют мало.
С любовью и причастностью нежности,
Евгениус Шароваров»
III
Кроме Генриха Иеренарховича у меня был еще учитель греческого и английского языков, по происхождению итальянец, а по лицу разве что не сибирский изюбрь, которого звали Сергеем Джиованнивичем Шитовым. Это имя он принял при крещении, а на родине звался Микаэлем Джиованни и работал на виноградниках. Хозяйство однажды, как бывает со многими хорошими заведениями, сгорело, после чего Сергей Джиованнивич уехал в Россию по причинам, которые мне так и не удалось у него узнать. Когда я был мал, он отказывался отвечать на мои вопросы, а до моего взрослого состояния он не дожил.
IV
Учителя приходили на дом, и здесь нужно, наверное, описать шароваровский дом в подробностях, поскольку ранее я лишь касался некоторых его качеств, таких как то, что в некоторых его комнатах умирали люди.
Дом наш стоял на улице Черепенной, что возле Китайской стены, и возвышался над улицей на два этажа, каждый по пяти комнат.
В первом этаже, выходящем на небольшой двор, жили слуги, которых было трое: кухарка, нянька и лакей-шибун.
