господин граф.
Что еще я мог сказать? Я вышел из столовой и прошел через холл на террасу; у самой лестницы стоял «рено», а у открытой дверцы – ждущий меня Поль.
Избежать встречи было нельзя. За все, что случилось, в ответе был я. То, что Жан де Ге намеревался сделать с оглядкой, один на один, я испортил своим легкомыслием и напускной непринужденностью.
– Ладно. Садись. Веди ты, – отрывисто сказал я и забрался в машину следом за Полем.
Я отдавал себе отчет в том, что, выдав себя за другого человека, присвоив не только его внешность, но и внутреннюю суть, я должен искупать проступки, совершенные мной самим, хоть и под его именем. Это казалось мне почему-то делом чести.
– Я сожалею о том, что произошло, – сказал я. – Это недоразумение. У меня в чемодане все перепуталось.
Поль ничего не ответил, и, взглянув на него сбоку, в то время как мы поднимались по склону холма и ехали мимо церкви, я впервые заметил его сходство с Бланш – те же узкие губы с опущенными вниз уголками. Но прямой нос и густые брови были у него одного и землистый цвет лица – тоже; у Бланш лицо гладкое, бледное, с нежной кожей.
– Не верю я тебе, – сказал он наконец. – Ты поступил вполне сознательно, чтобы выставить меня на посмешище перед всеми, даже перед слугами. Представляешь, как они сейчас валяются со смеху на кухне! И я бы смеялся до упаду, будь я на их месте.
– Глупости, – сказал я, – никто ничего не заметил. И я уже сказал тебе: произошло недоразумение. Забудь это.
Мы проехали деревню и покатили мимо кладбища по прямой дороге, ведущей к лесу.
– Я всю жизнь мирился с твоими шуточками, – снова заговорил Поль, – но всему есть предел. Одно дело – развлекаться в клубе, в мужской компании, и совсем другое – куражиться над человеком в присутствии его, да и своей жены, и ранить их чувства в придачу. Честно говоря, я не думал, что даже у тебя такой дурной вкус.
– Ладно, – сказал я, – я извинился. Что еще ты от меня хочешь? Если ты не веришь, что произошло недоразумение, говорить больше не о чем.
Лес обступил нас со всех сторон, солнечный, радостный, золотисто-зеленый – дуб, граб, лещина и бук, деревья, которые с течением времени делаются все раскидистей, стволы все бледней, а листва дает свет, а не тень. В отличие от хвойных, темных и зимой и летом, их цвет от весны к осени становится все сочнее, и сейчас, на исходе лета, они роняли на землю яркие краски.
– И еще одно, – сказал Поль, – тебе не кажется, что пора перестать относиться к Рене как ко второй Мари-Ноэль? Если ты балуешь свою дочь – это твое дело, меня это не касается, но я возражаю против того, чтобы мою жену превращали в пустую куклу потому только, что ты ищешь всеобщего признания.
Что мне было сказать в свою защиту? Я постарался представить, как поступил бы Жан де Ге, если бы ненароком вытащил ночную рубашку на всеобщее обозрение.
– Все женщины любят, чтобы их баловали, – сказал я. – Ты же видел, что я подарил Франсуазе. Естественно, я и Рене хотел привезти какой-нибудь красивый
