обидишь. Не притворяться ни мгновения – ни жестом, ни взглядом…
– Так не бывает.
– Наверное. Поэтому у меня никогда не было дома.
– А может, просто тебя никогда не было дома?
– Удачный апперкот.
– Саша, я не хотела обидеть! Ты лучше всех, я-то знаю! Просто я очень хочу быть твоим домом… и мне кажется, у меня бы получилось. Но как подумаю, что ты будешь заходить домой в гости два-три раза в месяц, а в остальное время будешь в другом… а может, и в третьем – то тут, то там дома будут появляться и осыпаться с тебя, как листья, засыхающие от недостатка тебя… Ох, нет, не надо. Все ерунду я говорю. Капризничаю. Не слушай. Это потому, что я расслабилась, уж очень мне хорошо. А если бы я вдруг от тебя родила, ты бы меня бросил?
– Нет, конечно, – медленно сказал я.
– Нет? Правда нет? – Голос у нее зазвенел, и осветилось лицо.
– Глупое слово – бросил. Гранату бросают… камень. А ты же – моя семья. Был бы с вами, сколько бы получалось. Но, видишь ли… уже переломленный. Потому что уже никогда не чувствовал бы себя порядочным человеком.
– А сейчас чувствуешь?
Это была пощечина. Пощечина ниже пояса, так умеют только женщины. Да, не мне говорить о порядочности. С усилием, будто выгребающий против мощного течения катерок, я отставил бокал подальше; в райской тишине резко ударило стекло.
– Не очень. Но покуда доставляю тебе радости больше, чем горя, – ты сама так говоришь…
– Да, конечно, да! То – что?
– То это имеет хоть какой-то смысл.
– Но ведь тогда у меня будет еще больше радости, Саша!
– А у него? Я же не смогу уделять ему столько внимания, сколько… он заслуживает.
– Мне ты тоже не всегда уделяешь столько внимания, сколько я заслуживаю. Но кто скажет, что я у тебя расту плохая?
Стихия. Слова – не более чем летящие по ветру листья. Если пришел ураган – листья должны срываться и лететь, но их полет ничего не значит. Он значит лишь, что пришел ураган. Ураган уйдет – они осядут. И дурак, нет, садист тот, кто, подойдя к плавающему в грязи листочку, начнет корить его: «Ведь ты уже летал, ну-ка, давай еще, это так красиво!»
Значит, действительно честнее молчать, не пуская на ветер слов, и молча делать то, что хочешь; просто стараясь по возможности не повредить при этом другим, тоже молча?
– Стаська, ты сама не понимаешь, что говоришь.
– Конечно, не понимаю, мое дело бабье. Но ты-то, самец, положа руку на сердце – неужели тебе не будет хотя бы лестно?
Я только головой покачал:
– Натурально, если бы без ссор и дрязг – я бы ужасно гордился.
Встала с подоконника, улыбаясь. Неторопливо подошла ко мне.
– Против твоей воли я ничего никогда не сделаю.
Присев у меня в ногах, наклонилась. Завороженно смотрела, как я, вздрагивая, набухаю под ее взглядом, – и сама безотчетно вздрагивала вслед за мною.
– Ну,
