онные основания, и что матросы прибегнули к силе и самоуправству лишь после того, как их справедливые требования и жалобы были оставлены без всяких последствий.
Таким образом, поведение правительства само вызвало это всеобщее возмущение в Норе.
Наглядным примером того, какого рода причины вызвали это возмущение, может служить печальная повесть одного из этих бунтовщиков, именно Эдуарда Питерса. Эдуард Питерс был человек даровитый и образованный. В момент безвыходного положения он поступил простым матросом на судно, чтобы достать кусок хлеба своей жене и единственному ребенку, явившемуся результатом слишком поспешного и несчастного брака. В качестве простого матроса он слишком выделялся среди остальных, чтобы это сразу не бросилось в глаза начальству. Видя в нем человека образованного и воспитанного, его приставили в качестве помощника к казначею судна и сделали секретарем командира. В этой должности Питерс оставался в течение двух или трех лет и за все это время не заслужил ни одного замечания: офицеры относились к нему с особым уважением, признавая в нем человека равного себе по образованию и воспитанию. Его безупречное поведение, тонкий такт и уменье держать себя заслужили ему всеобщее расположение. Но вдруг случилось несчастье: обнаружилась кража – из каюты казначея пропали часы. Так как, за исключением слуги, Питерс был единственный человек, имевший право во всякое время беспрепятственно входить в его каюту, то подозрение пало на него, тем более, что после самых тщательных поисков часы не отыскались, и явилось предположение, что они были переправлены на берег и перепроданы или заложены женою Питерса, которая со своим ребенком часто бывала на судне, имея разрешение от командира посещать мужа во время стоянок.
Вызванный наверх и подвергнутый строгому допросу, обозванный негодяем в присутствии свидетелей капитаном, человеком горячим и всегда слишком поспешным в своих суждениях, Питерс кротко отрицал обвинения, но не оправдывался, хотя краска негодования залила его лицо, – и это-то выражение возмущенной души в человеке, не способном на такой проступок, было истолковано капитаном как явное подтверждение павшего на него обвинения. Краска негодования была принята за краску стыда уличенного вора, а его упорное молчание – за неимение оправданий, и в результате капитан объявил, что убежден в виновности Питерса. Несчастный был подвергнут тому жестокому и унизительному наказанию, какое полагается на военных судах за воровство, преступление, которое никогда не прощается во флоте вообще, а в военном – в особенности.
Редкое преступление преследуется с такою строгостью на судах, как воровство, и действительно, уличенный в воровстве на судне человек заслуживает наказания. Но когда это позорное и унизительное наказание применяется без достаточных улик и доказательств, когда унижают и оскорбляют человека, роняя его в глазах его сослуживцев и товарищей, бесповоротно марают его репутацию честного и порядочного человека на основании одного только подозрения, – такая возмутительная несправедливость может вызвать в душе этого человека только ненависть и озлобление к существующим порядкам и к начальству, которому дано такое самовластье, и из человека, готового с радостью пожертвовать жизнью за родину, из человека благонамеренного и надежного сделать недовольного, возмущенного и опасного.
Такое действие произвело бы это незаслуженное наказание почти на каждого человека, но для Питерса смерть была бы несравненно легче и отраднее, чем это подозрение, обвинение и это телесное наказание. А потому немудрено, что он воспользовался первой возможностью и дезертировал с судна.
Удивительно, что большинство людей находит себе утешение в том, чтобы вовлечь и другого в то несчастье, в какое вовлек их случай или судьба. Как солдаты, так и матросы испытывают какую-то тайную радость при поимке дезертира, будь он их лучший друг. То же самое случилось и с Эдуардом Питерсом: его лучший ближайший друг, которому он поверял все свои чувства и планы, указал начальству, где его можно разыскать. Благодаря этим указаниям несчастный дезертир был пойман, возвращен на судно и подвергнут тому страшному наказанию, какому вообще подвергаются во флоте дезертиры.
Судьбе было угодно, чтобы в тот самый день, когда Питерс был водворен на судно, пропавшие часы были случайно найдены у слуги казначея. Таким образом доброе имя Эдуарда Питерса восстановлено. Но как дезертир он был брошен в трюм и закован в кандалы. Ввиду того, что Питерс заявил при поимке, что обида и оскорбление от несправедливо перенесенного наказания понудили его дезертировать, так как он не был в состоянии снести незаслуженный позор, офицеры настаивали на том, чтобы командир оставил без последствий это преступление, которое имело столь веские оправдания, но капитан, большой сторонник военного суда, воображавший, что эти торжественные совещания придавали ему больше значения в глазах его подчиненных, предал Питерса военному суду, предпочитая взвалить на жертву своего заблуждения новые вины и преступления, чем сознаться в своей ошибке и неправоте.
Военный суд приговорил Питерса к смертной казни, но ввиду смягчающих вину обстоятельств признал его заслуживающим
