директора завода. А это уже был уровень повыше обычных вредителей, или троцкистских недобитков из числа интеллигенции. Размотать директора оборонного завода, это было и престижно и довольно сложно, за ними обычно стояли их наркомы. «Так что голыми руками Горелица не возьмёшь», – думал Синцов, нисколько не сомневаясь в том, что за Абрамом Григорьевичем водятся грешки.
Самого инженера и его блеяние, он просто не воспринимал. Прошло ещё минут двадцать, лепет Гуревского становился всё тише и тише. Что-то щёлкнуло в голове Матвея Фадеича и тот, уже всерьёз всмотревшись в лицо инженера, понял, что всё, пора. Все сомнения были отброшены, и оперуполномоченный Синцов, резким неожиданным криком, прервал стихающий монотонный лепет инженера.
– Ах ты, сука! Овцой прикидываешься! Говори падла, правду, с кем самолёт взрывал! – орал уже пунцовый Синцов.
Подскочив к инженеру, Матвей Фадеич со всего размаху залепил пощёчину по наглой роже, от чего очки отлетели прочь, со стуком разбившись о стену, а кровь тонкой струйкой побежала вниз по подбородку.
Всё, маски были сброшены, перед младшим лейтенантом сидел враг. Это недобитое отребье начало верещать, что оно советский человек, что будет жаловаться самому Разумову в крайком, что даром это Синцову не пройдёт. Матвей Фадеевич, удовлетворённо крякнул, и с нескрываемой издёвкой в голосе, произнёс:
– Что гнида, гадюка подколодная, выпустила своё жало, ты тварь не советский человек, ты враг, а с врагом у Советской власти разговор короткий, но жёсткий, ты у меня падла кровью будешь ссать, пока всех своих подельников не вспомнишь. Говори сволочь, кто ещё входил в вашу вредительскую шайку.
Конечно, при иных обстоятельствах Синцов, не стал бы так откровенно нарушать соцзаконность и применять при первом же допросе рукоприкладство, за которое, кстати, мог и действительно, ответить. Но здесь была иная ситуация, во-первых, дело весьма щекотливое, всё-таки взрыв на военном заводе, во-вторых, Матвей Фадеевич уже обладал изобличающими данными, которые ему преподнесла Нина, в-третьих, промедление могло ему самому стоить карьеры, с вытекающими отсюда крайне нежелательными последствиями. Так что особо выбирать не приходилось.
– Ну что, вспомнил? – уже более спокойно спросил Синцов совсем потерявшего весь свой благообразный облик инженера.
Тот сидел на краюшке стула и качался взад-вперёд, закрыв голову руками.
– Может ты и певичку свою забыл, а? Вспомнил? Анну Романовскую? Вспомнил? Дом на Марата? Застолье? Муж иностранец? Вспомнил? Что молчишь, гнида? Выродок троцкистский, как к стенке поставят, вот тогда запоёшь. Мало вас вредителей уничтожают. Жить хочешь, тварь? Говори тогда!
– Я… я… я всё скажу, всё скажу… Я жить хочу, обещайте товарищ следователь, обещайте жизнь, я всё скажу.
– Какой я тебе гнида товарищ? Ты что, умом тронулся? Для тебя я гражданин, а товарищи твои все в лагерях сидят, кому повезло, конечно! Давай колись, пока ещё слушаю.
И
