теллектуальной издательской системе Ridero
Долгая зима
«Утром заснеженным я злой и невежливый курю натощак,
Тешусь надеждою спрыгнуть по-прежнему с работ на барак,
Если не выгорит, там где-то выпаду чифир согреть…
Лучше конечно бы, выспаться где-нибудь, сон досмотреть.» …Старый лесник сидел за столом, подперев щеку кулаком, и слушал старенький магнитофон. На столе початая бутылка водки, крупно нарезанный хлеб, свежие огурцы.
В памяти всплывали таёжные урманы, снег по пояс, ревущие трактора на волоках, пальца инстинктивно начинали ныть вспоминая мороз, который пробирался сквозь рукавицы и верхонки. Снег блестел на солнце ослепительно, и от этого становилось ещё холоднее. Ясный день поворачивал на мороз, а ночь рвала с треском стволы берез, глухо ухал лёд на Байголе.
– Петрович, иди чаю глони, – крикнули из балка. Под ичигами торопливо заскрипел снег. Даже минутная остановка на таком морозе сразу отдавалась в пятках холодом. Десятница сегодня не вышла на работу и принимать хлысты, которые притягивал трелёвочник приходилось мастеру. За эти несколько месяцев кого только не подменял в бригадах – и чекеровшиков, и огрёбщиков, постепенно учился и валить лес. А по утрам так не хотелось просыпаться под одеялом у тёплого бока жены, но холодный пол избы, выстывший за ночь, быстро приводил мысли в порядок. Ледяные ночи растягивались по всему утру, освещённые фонарями на вышках гаража и лесопункта. ЗИЛы с будками увозили бригады в лес, и только там их заставал рассвет. Промерзшая техника не хотела заводиться, костры из тряпок пропитанных салярой долго коптили под тракторами, а работяги пили чифир в будке водогрея и пересказывали все вчерашние новости. Дым папирос плотно висит в тёмном балке, запах прелых портянок и крепкого чая. Неспешный разговор иногда прерываемый хохотом. Лучшее средство скрасить тяжесть предстоящей работы – сально пошутить или рассказать анекдот.
– Петровия, тебе надо валенки на три размера больше, а то прыгаешь как кузнечик по штабелям от мороза. Прихватывает ноги та? – смеялись старшие над мастером. Пашка-вальщик отдувался с похмелья и глотал крепкий чай, заваренный старым такелажником-зеком Бредихиным..
– Лёшка померяет сегодня за десятницу. Пошли со мной сегодня кедры валить, пригодится в жизни – позвал с собой Пашка мастера.
Башлам. Старый Курускановский участок подсочки, кедры в полтора-два обхвата. Засмоленные баррасом кары, как рыбьи скелеты на стволах, раны истекающие живицей, теперь уж зажившие. Но пришёл черед этому лесу. Пашка Зверев, вальщик – один из лучших на лесопункте. Норму успевал за полдня выполнить, остальное время в балке в ази играет. Есть у него чему поучиться.
– Здесь без гидроклина нельзя, не передавим, да и лес висит в другую сторону – поясняет, делая запил по стволу. Урал работает натужно, сизый дымок скапливается в лунке разгребенной вокруг комля могучего великана, светло-розовые опилки веером сыпят под ноги, прилипают к сукну куртки.
– Теперь блин выбить и спил с другой стороны… ровненько. Ты не плошай, подсоби чуть, гидроклин вовремя в рез, а я ещё плечом надавлю. Один кедр, второй, третий громко ухнув падают в снег, поднимая тучу перемерзшей снежной пыли. Перекурили, перешли к следующей куртине. Кедры закомелистые, лапами корней упираются в лесную подстилку. Уже и блин запила вылетел в снег, спил идёт ровно, гидроклин вгрызается щечками, расталкивает древесину. Да полуденный ветерок качнул крону великана, мягкая древесина сминается над клином, рез не хочет расходиться. Дерево давит на плечо вальщика, не хочет падать.
– Петрович, пособи, он меня придавит, – хрипит Пашка. Мастер с перепугу упирается обеими руками в ствол, держать вдвоём ничуть не легче. Чувствуется тяжесть, мощь дерева, каждое движение ветерка в кроне, каждая дрожь по стволу, каждый миллиметр, градус, секунда уклона… дерево давит на людей, которые пришли валить. Ветер стих, кедр поддался людям, глухо рухнул в снег поднимая вокруг себя вьюгу. Пашка опустил руки и смотрел вдаль невидящим взглядом, у обоих руки и ноги дрожали мелкой дрожью, отходя от напряжения.
– Пойдём, Жень. Хорош с нас на сегодня, – выдохнул наконец вальщик. Побрели в балок таща на себе оборудование, которое чуть ни подвело. Даже ази в тот день не интересовало так, как раньше. А ведь должно было везти в картах, после такой то удачи. Считай жизнь на волоске была.
Долгая зима продолжалась. Морозы стягивали лицо, вымораживали сквозь суконные куртки. Вольные ли, зеки ли, расконвойные ли. Тяжесть работы от условий жизни не изменялась. И подспудно хотелось схитрить, не пойти на работу, выискать себе что полегше. Каждое утро вспоминались эти морозы, тяжесть снега на ветвях, глубина его от дерева к дереву. Тяжесть пилы и клина, которые углами давят на спину через бушлат. Расходившись днём, поправившись чифером, посмеявшись с работягами, каждый
