страницы. – Иногда мне кажется, что я вижу сны постоянно, каждую минуту дня и ночи. Возможно, мы все их видим.
Тон его был смягченным и неторопливым, несмотря на усталость, иссушившую кожу вокруг глаз и рта, отчего его длинные челюсти выдавались еще больше, а лицо казалось худым, щеки запали. Керанс понял, что болезнь, чем бы она ни была, не затронула самой сущности Хардмана. Жесткая независимость Хардмана была столь же сильна, как будто стальное лезвие прорезало какое-то ограждение и высвободило скрытые силы организма.
Бодкин вытирал лицо желтым шелковым носовым платком, задумчиво глядя на Хардмана. Грязный шерстяной жакет и случайный подбор одежды, одутловатая, окрашенная хинином кожа делали его похожим на потрепанного знахаря, маскируя резкий и острый интеллект.
– Возможно, вы правы, лейтенант. Действительно, некоторые утверждают, что сознание есть не что иное, как особая разновидность каталиптического бреда, что способности и возможности центральной нервной системы во время сна столь же обширны, как и в период, который мы называем бодрствованием. Тем не менее мы должны удовлетвориться первым приближением к истине и постараться излечить то, что возможно. Согласны, Керанс?
Керанс кивнул. Температура в каюте начала падать, и он почувствовал, что дышит свободнее.
– Нам поможет изменение климата. – Снаружи послышался глухой звук, как будто одна из лодок, висевших на шлюпбалках, ударилась о борт базы. Он добавил: – Атмосфера лагуны вызывает слишком большое нервное напряжение. Я уверен, через три дня, уйдя отсюда, мы все почувствуем себя лучше.
Он был уверен, что Хардману говорили о скором уходе, однако лейтенант быстро взглянул на него и отложил свою папку. Бодкин громко откашлялся и начал вдруг говорить о вреде сквозняков от вентилятора. Несколько секунд Керанс и Хардман глядели друг другу в глаза, затем лейтенант кивнул сам себе и продолжил свое чтение, предварительно взглянув на будильники.
Сердясь на себя, Керанс отошел к окну, повернувшись к остальным спиною. Он понял, что умышленно сказал об отъезде Хардману, надеясь на вполне определенный ответ и точно зная, почему Бодкин не сообщил больному эту новость. Без тени сомнения он предупредил Хардмана, что если тот что-то задумал, все приготовления к этому должны быть закончены за три дня.
Керанс раздраженно взглянул на будущее приспособление на столе, размышляя над собственным поведением. Вначале бессмысленная кража компаса, теперь этот беспричинный акт саботажа. Ему и раньше случалось совершать ошибки, но в прошлом он всегда верил, что они возмещаются несомненным достоинством – полным и точным пониманием причин и целей его действий. Если он теперь склонен откладывать решение, то это было результатом нерешительности, нежеланием действовать, пока он полностью не осознает, как он относится к Беатрис Дал.
В запоздалой попытке усыпить свою совесть он сказал Хардману:
– Не забудьте часы, лейтенант. На вашем месте
