месяцы он все делал кряхтя – никак не мог приспособиться, хоть и был самым молодым среди беглецов. Остальные, кто выжил, давно заматерели, привыкли к таежной жизни, обросли дремучими бородищами и органично вписывались в окружающую среду. Выдержали лютую зиму, и это главное. А весны не увидят. Весна в эти края приходит в конце апреля, и увидит ли ее хоть кто-нибудь – большой вопрос.
Третий день держалась оттепель. С хвои капало в просевшие сугробы, а иногда с какой-нибудь грузно провисшей под тяжестью снега пихтовой лапы с шумом рушился подтаявший пласт. Мокрая овчина непогоды плотно легла на тайгу. Облака прекратили бег, прижались к земле, смешались с туманом. Мир съежился. Видимость – двадцать шагов.
Хорошо еще, что догадались заготовить впрок большой запас топлива. Очень пригодилось. В такую погоду инстинкт самосохранения не велит далеко отходить от лагеря, а все сушины поблизости давным-давно спилены. В промерзлом зимнем дереве почти нет соков, и, спиленное сонным, но живым, оно может дать пищу обычному костру «шалашиком», а все же не нодье.
Пора бы снова на охоту – добыть кабанчика, а то и лося. Можно взять и медведя, если отыщется еще одна берлога, благо, опыт уже есть. Из того, что добыли на прошлой охоте, уже почти все засолено и прокопчено. Нужно заготовить много мяса, очень много, не брезгуя ни волком, ни филином, ни росомахой. Все сгодится. Зайчатина и тетеревятина – ну, это просто деликатес. Оружия достаточно, боеприпасов пока хватает. А попробуй выйди на промысел, когда ни зги не видно! Ясно, что ничего не добудешь, да еще вернешься ли сам? Сомнительно.
Зато вероятность, что в такую погоду над головой протарахтит, буравя ротором воздух, вертушка, – ноль целых ноль десятых, а значит, можно не слишком прятаться. Вполне позволительно разжечь нодью и поваляться возле нее на подстеленных еловых лапах. Тут и спать можно. Даже лучше, чем в надоевшей землянке на надоевших полатях под вечным пологом сизого дыма, лениво вываливающегося через продух в кровле.
Оно, конечно, пролетающий над облаками самолет, оснащенный тепловизором, засечет нодью куда надежнее, чем коптильню или топящийся очаг в землянке, – ну так что же? Засечет, значит, судьба. И еще не факт, что печальная: мало ли кто ночует в тайге, совсем необязательно беглые эксмены. Кто вообще станет организовывать поиск с воздуха? Чего ради?
А если даже организуют поиск и правильно идентифицируют цель, то еще вопрос, постараются ли обязательно уничтожить горстку беглых. В прежние времена – конечно, постарались бы, не о чем и говорить. Теперь, надо думать, пренебрегут – нынче у них иные проблемы.
То есть одна проблема. Проблема охотника, который вдруг обнаружил, что стал дичью. Разве промысловик будет продолжать выцеливать белку, если сзади на него навалился медведь? Это же нужно иметь какое-то совсем уж извращенное, но пламенное чувство справедливой ненависти, чтобы оставшиеся двадцать восемь… нет, уже двадцать семь дней посвятить одной цели: добиться, чтобы эксмены-преступники погибли раньше всего человечества – пусть на сутки, пусть на час, но раньше!
Логика успокаивала, пыталась убаюкать. Однако
