движущийся по автостраде вокруг аэропорта, застрявший в пробке на эстакаде, припаркованный в романтическом переулке… Воэн следовал за мной от полицейской стоянки до зала вылета аэропорта, от многоэтажной автостоянки до дома Хелен Ремингтон. Можно было подумать, что вся моя жизнь проходит в машине или рядом с ней. Лично я практически не интересовал Воэна; его заботило не поведение сорокалетнего телепродюсера, а взаимодействие безымянного индивида и его автомобиля, перемещения тела по полированной нитроэмали и виниловым сиденьям, лицо на фоне приборной доски.
Лейтмотив этого фотодосье стал ясен, когда я оправился от ранений: мои отношения – при посредстве автомобиля и его технологического интерьера – с женой, Ренатой и доктором Хелен Ремингтон. В откровенных фотографиях Воэн запечатлел мои неловкие объятия – перед первыми для моего израненного тела половыми актами после аварии. Вот моя рука тянется к рычагу коробки передач в спортивной машине жены – внутренняя поверхность предплечья исцарапана рукояткой переключения скоростей, поврежденное запястье прижато к белому бедру жены; вот мои еще неловкие губы у левого соска Ренаты, доставшей грудь из блузы, и мои волосы в окне автомобиля; вот Хелен Ремингтон оседлала меня на пассажирском сиденье ее черного седана – юбка задралась до талии, колени со шрамами уперлись в обивку, мой пенис входит в ее влагалище – и отблески наклонной приборной доски образуют мутные эллипсы, словно капли из наших счастливых чресл.
Воэн стоял у моего плеча, как инструктор, готовый прийти на помощь способному ученику. Когда я рассматривал свое фото с грудью Ренаты, Воэн потянулся и пальцем с треснувшим, испачканным моторным маслом ногтем показал на хромированную раму окна и растянутую бретельку бюстгальтера молодой женщины. По дикой прихоти фотографии они образовали металлически-нейлоновую рогатку, которая выстреливала искаженный сосок мне в рот.
Лицо Воэна было безучастным. Детские прыщи оставили на его шее архипелаг оспин. От белых джинсов исходил резкий, но не противный запах – смесь спермы и охлаждающей жидкости. Воэн начал листать альбом, иногда наклоняя его, чтобы показать мне необычный ракурс съемки. А потом закрыл альбом, и я недоумевал, почему не могу даже выразить гнев, отчитать фотографа за вторжение в мою жизнь. На меня уже действовали его отстраненность, отсутствие каких-либо эмоций. Возможно, запечатленные образы жестокости и сексуальности заронили в мой мозг скрытые гомосексуальные элементы. Деформированное тело искалеченной молодой женщины, как деформированные корпуса разбитых автомобилей, открывало возможности совершенно новой сексуальности. Воэн невольно выразил мое желание получить какие-то плюсы от аварии.
Я взглянул на длинные бедра и крепкие ягодицы Воэна. Каким бы плотским ни представлялся акт содомии с Воэном, эротики в нем не было. И ее отсутствие делало этот половой акт вполне возможным. Воткнуть член ему в анус на
