ют, что милого друга нет и не будет, но, знаешь, это ведь действительно так. У меня по крайней мере. Сколько себя помню, меня предки ограничивали во всем: возвращаться домой в девять, хотя подружки-одноклассницы тусовались во дворе до одиннадцати; подарки я всегда получала скромные, не дороже тысячи, и мне всегда говорили, чтобы я вела себя скромно и не забывала, как эти деньги зарабатываются. Забудешь тут, как же! Мама все время жалуется, что денег нет и не будет, потому что папа никак не может поговорить с начальством… Прикинь, вчера я подслушала их разговор на кухне, это просто кошмар! Папа ничего не может ей ответить, она просто его носом по батарее возит… Я знаю, что он добрый и мухи не обидит, что он никогда не станет воровать, подлизываться или подличать – но неужели это такое уж преступление?! Разве это плохо? Почему когда человек кусается и толкается локтями, его называют мужиком, добытчиком или бог знает кем еще – короче, суперменом, а когда человек порядочный, честный, добрый – его обязательно обзовут тряпкой? В каком мире мы живем, дневничок?.. Сегодня мне подарили гитару с роскошными акустическими струнами. Точнее, не сегодня, а седьмого марта, и тогда мама сказала, что пусть это будет мне подарком на день рождения. Ты понял, да, дневничок?! Е-мое три раза! На Восьмое марта и на день рождения! Можно было еще и ко Дню защиты детей привязать, и к Новому году. Плакать хочется. Убежать куда-нибудь хочется, уехать, улететь, уплыть… Вот если бы мне еще прекрасного принца на дороге встретить – он бы мне помог, он бы меня поддержал, но наши местные пацаны, ты сам знаешь, на принцев не тянут. Дураки они и выпендрежники… Эх, дневничок… спать пойду. Пока, до завтра! Целую (извини, целовать больше некого). Пока-пока-пока.
☺☺☺
1. Звонок
Две недели без телевидения! Всего несчастных четырнадцать дней без запахов съемочного павильона, без судорожных перекуров на лестнице, литров кофе и чая в аппаратной, без утренних летучек у Соколовского («Да продлит Аллах его годы!» – говоришь с подобострастием в присутствии свидетелей), на которых ты чувствуешь себя и гением телевещания, и многообещающим перспективным юношей, и безнадежным говнюком одновременно. Четырнадцать дней без нудного замера рейтингов, долей, процентов, без констатации провалов и успехов, без истерик и соплей по поводу бегства гегемонов на «Танцы со звездами» и энтэвэшную мертвечину. В конце концов, четырнадцать дней без вонючего города, который начинаешь любить только после столбика с табличкой «200 км»! О, счастливые четырнадцать дней, будьте вы прокляты за свою редкость и мимолетность!..
Впрочем, можно посмотреть на это с другой стороны: за два года выходит двадцать восемь дней, за три года – сорок два, за пять – уже семьдесят, а если суммировать время отпуска за десять лет, то получается и вовсе неприличная цифра, за которую Соколовский имеет полное право распять тебя на микрофонной стойке в павильоне. Сто сорок дней, или четыре с половиной месяца! Практически пенсия! Проблема только в том, что за десять лет такой жизни можно если и не сдохнуть, то запустить необратимые процессы в своем воспаленном мозгу.
Евгений Ксенофонтов работал в телекомпании «Неон-ТВ» всего пять лет. Из них только последние полтора года выполнял обязанности режиссера, и, в свою очередь, ровно год из этих полутора он занимался проектом «Ясновидящий». В мониторах перед его глазами и в личном общении пронеслось около трех тысяч гоблинов, считавших себя экстрасенсами, ясновидящими, колдунами, лекарями, хирургами, английскими шпионами, умеющими разговаривать с камнями, и прочими незаурядными личностями, существующими в природе в единственном экземпляре. Из них для шоу отбирались только десять человек, и вот эти десять уже всерьез боролись за главный приз, распутывая подброшенные жизнью и продюсерами задания. На самом деле лишь единицы из всех этих красавцев действительно что-то умели, но Женя не верил даже тем, кто вышел в финальную десятку. Он не сомневался, что во время работы над проектом кто-то из съемочной группы сливал участникам информацию.
Однажды он попытался поговорить об этом с продюсером реалити-шоу Маришкой Садовской. Та его внимательно выслушала, чиркнула зажигалкой (дело было во время перекура во внутреннем дворике здания телекомпании, похожего на Пентагон) и глубокомысленно изрекла:
– Без слива в нашем деле ничего не получится.
– В смысле?
Маришка сделала томную затяжку. Она курила длинные ментоловые сигареты, сама была длинная и худая, как топ-модель, и каштановые волосы у нее тоже едва не доходили до попы… И над ответом она могла размышлять так долго, что ты забывал суть вопроса.
– Я допускаю, что кто-то сливает экстрасенсам задания, – наконец выдохнула эта полусонная фурия, – и если я его поймаю, лишу яиц на х…, а потом дам премию! Понимаешь, в чем штука…
Она снова затянулась. В такие минуты Женя готов был ее убить. Он уже решил, что обязательно сделает это, когда они в следующий раз сольются в экстазе в ее роскошной спальне. Он придет к ней, как обычно, под вечер, уставший, замученный, с флаконом «Мадам Клико» и коробкой «Ферреро Роше»… и опустит
