в себе держать. А как узнали, что возродить гигантов хотят, так глаза закатили: чур нас, чур. Как будто начнётся конец света. Злые духи на волю выходят.
– Ну что ты мне чучела показываешь, – смеётся Айаана. – Я давно выросла из того, чтобы муляжи могли испугать. – А сама укутана в норку. Сама, как дикий дух, что стащил чужую шкуру.
– Настоящее это, – сердится Пётр.
– Как же, знаем. Настоящее небось прячете. Давай уж показывай, даром мы, что ли, ночью. Я даже заплатить могу, – протягивает монетку, – японская, с дырочкой внутри, можно верёвку продеть и на шею повесить. Подарок от меня. На память.
Через тёмные этажи – в подсобку. Пару раз схватил и прижал, но она, юркая и гибкая, выныривает из рук, даже шубу один раз оставила, чтобы ускользнуть. Так он и шёл, как громадная моль, с шубой.
– Сам давай вперёд, – глаза у неё видят, как у кошки. Кажется, обернёшься – светят два маяка в темноте. А вдруг и нет её на самом деле. Лишь водочная фея сериалы про любовь крутит. Стащил где-то шубу в кафе и теперь вышагивает по пустому зданию.
Темнота густая как кисель и хлюпает под ногами. Свет ударил резко, даже больно. Как взрыв сверхновой. А ей как с гуся вода. Смотрит хищно, ноздри раздуваются как у зверя. Того и гляди, накинется и сожрёт. Как кошка мыша.
– Пахнет тухловатым мясом, – и смеётся звонко, аж в ушах звенит.
– Этой, как ты говоришь, тухловатости лет больше, чем всем твоим родственникам вместе взятым. Чем всему твоему роду. Готов поспорить, что этих животных выкинули из рая вместе с Адамом. Когда земля ещё была плоским блином, а твои предки жили где-нибудь в Монголии.
Аж злоба взяла. А с другой стороны, она вокруг смотрит так, будто находится внутри голливудского кино. Глаза полузакрыты: мол, говори-говори. И я говорю. Слова ничего не значат. Это лишь слова. Просто звуки, что носятся летней мошкарой. И так же, как мошкара, кусают. Как тут перья не распустить? Пётр и давай из холодильника то один мешок вынимать, то другой. Потом потащил её к самому заповедному – там, где кости мамонта, где лабораторные образцы. Там всё помещение – один громадный холодильник. Дверь отворил, в шубу Айаану завернул и легонько рукой подтолкнул. Так, чтобы она первой влетела. Как птичка. Раз – а другой двери нет. Только тусклая лампа над чернотой вечной ночи. Какая не испугается? Вот дрогнет его рука, и закроется тяжёлая металлическая дверь. Останешься пленницей тогда навсегда. Кричи не кричи, никто не знает, что ты здесь. Сама экспонатом станешь. Вот тогда и посмотрим, что в твоей чёрной крови, сколько страха. А она, нет, даже бровью не повела. Смотрит и смеётся, дурак, мол, чего прикидываешься, знаем таких. И опять мешки и кости. То замёрзшего пять тысяч лет щенка достаёт, а то бивень мамонта. Но её не пронять, быстро заскучала. Тут он совсем голову потерял, в лабораторию потащил, где самые лучшие образцы – отобранные из отобранных. Смотри, вот клетки, вот части ДНК. И давай про свои исследования заливать.
А у неё лишь равнодушие
