не такая интересная. А всё потому, что не… голая.
Ведь женщину красит не шляпка с цветами и не замысловатая юбка до пят, а вот именно эта самая… нагота. Вот и спрашивается. Зачем же их одевать, когда они раздетые гораздо приятней. Правда, не все. Некоторых так и стараешься побыстрей покрыть верхней одеждой, чтобы не смотреть на их жуткие телеса и чтобы сердце кровью не обливалось.
– Зачем ты так вцепилась в свой флажок? – Резонно спросил бомж. – Ведь тут, в роще, поезда не ходят… Для чего тебе красный символ в виде тряпочки на палке?
– Если одежду не всю найду в траве, то…чепуха. А вот флажок терять нельзя. Уволят!
– Однако, ты девушка подвижная оказалась и… покладистая. Как… поклал, так и лежала. Но сноровистая. Раза четыре я над тобой подлетал. Почти в небо, как жаворонок. Божья птичка.
– Дело в том, жаворонок, божья птичка,– она неторопливо расчёсывала свои длинные и пышные рыжеватые волосы,– суть в том, что у меня такое случилось первый раз в жизни. Ты понимаешь? Первый раз в жизни!
Бомж оторопело и с некоторым удивлением и активным сомнением посмотрел на неё. Он даже чуть от неожиданной новости не сел уже не голой задницей на колесо своей тележки.
– Да ну тебя! – Он замахал своими грязными ручищами, как ворон.– А как же… то самое? Оно, как бы… не тяжело, с лёгкостью… проникло.
– Впервые в жизни, добрый мой и отзывчивый странник, я занималась сексом… лёжа на муравейнике. Вот по этой самой причине ты очень и очень высоко подлетал.
Она не поленилась задрать форменную казённую юбку, снять трусы и продемонстрировать бомжу свои ягодицы. Причём, долго это делала, поворачиваясь к нему то с одного, то с другого боку.
Да, именно так. По пышной заднице до сих пор дружно ползали большие чёрные муравьи.
– Нет, душа моя, – бомж прижал руки к груди,– больше мне ничего не показывай.– Я уже больше ничего не смогу. Да и не хочу!
– Вот так всегда! Только порадуешься чему-нибудь светлому, и оно, чёрт побери, вдруг внезапно заканчивается. Не мужики, а инвалиды сплошные!
Бомж, отвернувшись от смущения, вцепился руками в свою тележку, поставил её на колёса и покатил дальше. Каждому своё. И про часть потерянного тряпья забыл. Видать, совесть внезапно и резко стала мучить бедолагу.
Что касается профессора и доярки, то они лежали на одной нижней полке. Как-то ведь, уместились на одном ложе. Но ведь оба далеко не худые… Впрочем, они были голые. Одежда не мешала. Отдыхали. После… сексуальных трудов и говорили друг другу только правду. Так уж повелось почти у всех обнажённых.
Вдруг он стремительно вскочил с места, как ошпаренный, и поспешно сел за столик. Между делом почесал свой весьма и весьма солидный «конец». Есть ведь и среди учёных мужей заметные люди… хотя бы, в этом.
Он суетливо начал искать бумагу и шариковую ручку. Нашёл. Начал что-то торопливо писать.
– Вы, знаете, Настя, я понял! Я, наконец-то, нашёл ошибку! –
