Аракчеев. – И этого, своего Ивана Акимовича Бережкова – с собой. Понял?
– Ик! Так! Ик! Точно-с! Ик!
– Воды выпей, – посоветовал Аракчеев и двинулся за императором.
Ветер стих. Подковы звонко отстукивали по промёрзшим булыжникам мостовой. Невский был пустынный. Сугробы возвышались грязными горками у стен домов. В окнах только кое-где зажигались свечи. В фонарях уже выгорало масло, и они тухли.
Навстречу тащились сани. Лошадёнка еле перебирала ногами. В санях покоилась огромная дубовая бочка с медными широкими ободами. Рядом шёл бородатый мужик в длинном овчинном тулупе, подпоясанным широким кушаком, в барашковой шапке и валенках. Он горланил песню и поторапливал клячу. В тусклом свете фонарей мужик разглядел перед собой великолепных всадников. Прекратил петь, воскликнул:
– Ой, ты, Господи! – сорвал с себя шапку, обнажая длинные кудри. – Тпрру! – дёрнул лошадь. – Да стой, ты, шалава. – Поклонился до самой земли.
– Что везёшь, бедовый? – спросил Павел. – Квас?
– Квас! – закивал он. – У купца Тимофеева беру. Да у Апраксиных рядов продаю.
– А налей-ка, – потребовал Павел.
– Ой, да я сейчас! – Мужик бросился к саням, зашуршал в телеге сеном, вынул деревянный ящик. – У меня для важных господ кружка серебряная есть.
– Ты сдурел? – усмехнулся Павел. – На таком морозе губы примёрзнут.
– Ай, и то, верно! – спохватился мужик. – Но у меня деревянная есть, новая. – Он бросил ящик прямо на дорогу, открыл его и достал кружку в штоф объёмом, крутанул кран на бочке. С журчанием хлынул квас, и вокруг разнёсся кислый хлебный аромат.
Прошу, государь! – с поклоном подал мужик кружку.
Но первым взял Аракчеев, попробовал.
– Хорош! – Протянул Павлу.
Павел Петрович маленькими глоточками отпил немного.
– А вкус с детства помню, – с грустью сказал он. – Мы как-то перед Рождеством с Паниным в санках катились и, вот, так, у бочки остановились с Тимофеевским квасом… Мне лет шесть или семь было…. Сколько прошло – жуть, а вкус до сих пор помню. – Он отпил ещё несколько глотков. Отдал кружку мужику. – Хорош! – сказал Аракчееву. – Распорядитесь, чтобы каждую субботу, к обеду от Тимофеева привозили свежего квасу бочонок.
Аракчеев кинул продавцу пятак. Он лихо поймал медяк и крикнул:
– Только, ваше благородие, вы учтите, купец Тимофеев квас за ассигнации не продаёт. Ему только серебро давай.
Павел осадил коня. Животное недовольно всхрапнуло.
Император повернулся в седле:
– Это почему?
– Так он же зерно покупает самое лучшее. Из плохого зерна ни квас, ни пиво доброго не приготовишь. А хорошее зерно за ассигнации не продают. Бумага – она и есть – бумага. Серебро – другое дело. Серебро всегда в цене.
– Бумага, говоришь? – задумался Павел.
Конец ознакомительного фрагмента.
