в головы других. А Аргинпаса разговаривает только с ним.
– Пусть боги будут благосклонны к тебе, – вежливо поздоровался Спитамен со жрецом. Тот только быстро взглянул на него и чуть заметно кивнул.
– Прости ему неуважение к тебе, Спитамен-ксай, – извинился вождь за жреца. – Уж он у нас такой…
– Я хотел поговорить с тобой о деле, Заратат-ксай, – начал Спитамен.
– Какие дела! – возмущенно воскликнул вождь. – Ко мне в гости приехал посланник из самой Персии – и сразу за дела! Сначала я угощу тебя свежим мясом. Что, я зря гонялся за косулей полдня? Забьем быка. Нажремся до отвала. Вина попьем. У меня вино выдержанное, из самой Ольвии. Я с эллинами торгую: поставляю им рабов, а они мне вино, оружие и драгоценности. Потом устроим состязание в скачках, борьбе. Повеселимся! Мы, сколоты, прежде чем решать дела, сначала веселимся. И чем важнее дело, тем длиннее праздник.
– Это точно, – вдруг подал голос жрец, подняв глаза к небу. – Из всего делаем праздник: даже из войны, даже из смерти.
– А потом ты должен выпить за мое счастье. Я взял вчера себе новую супругу. Эй, – крикнул вождь слугам, – пусть гость увидит мою Гугучь.
Из кибитки выглянула девочка, совсем еще ребенок, укутанная с головы до ног в роскошную пеструю ткань. Большие черные глаза глядели испуганно. На круглом нежном личике лежал толстый слой румян. В ушах огромные золотые сережки, височные украшении, вплетенные в волосы, каскадом спадали до самых плеч. Она показалась лишь на миг, и тут же вновь скрылась за белым войлочным пологом.
– Дочь одного из восьминогих пастухов. Всемилостивый Папай разгневался на него за что-то – рождаются одни девочки. Он совсем обнищал: семья большая, а кормить нечем. Дошло до того, что павших лошадей ели, прямо, как шакалы. Я дал ему двух коров, с условием, что он будет мне каждый год отдавать по теленку. Опять беда – коров волки загрызли. Но не могу же я соплеменника вместе с семьей обрекать на голодную смерть. Взял я у него одну из дочерей, взамен отдал трех дойных кобылиц.
– Справедлив наш Заратат. Благороден Заратат. Всемилостив Заратат, – закивали воины.
Старик – жрец ухмыльнулся:
– И блудлив.
– Да что ж ты такое наговариваешь, – обиделся вождь. – Я даже не прикоснусь к ней два года. Не хочу, чтобы Аргинпаса меня таким же, как тебя, сделала.
Слуги забили годовалого бычка, промыли желудок, сложили в него лучшие куски мяса и плотно завязали. Выкопали яму. Развели в ней костер. Когда остались одни жаркие угли, побросали в яму камни, сверху на камни опустили желудок с мясом и плотно прикрыли хворостом. Пока готовилось угощение, воины пили вино, закусывая сыром, пели песни.
– Иди-ка сюда, – заметил кого-то вождь среди снующих слуг. – Эллин прибился к нам, представляешь, ученый. Такое знает… Такое рассказывает… Когда вечером у костра садимся, он нас забавляет. Про Афины рассказывает, про Карфаген, про Египет. Еще …эта…как же ее… Атлантида.
– Неужели
