в Сан-Франциско Хейфецу удалось, получив ориентировку от Эйтингона, выйти на внедренных им ранее двух агентов «глубокого оседания» – польских евреев, которых ему удалось привезти в США из Франции. Оба они вели обычную, неприметную жизнь рядовых американцев: один – зубного врача, другой – владельца предприятия розничной торговли. Врач-стоматолог, известный лично Серебрянскому, в свое время получил от нас деньги, чтобы окончить медицинский колледж во Франции и стать дипломированным специалистом. Оба этих человека были внедрены на случай, если бы их услуги понадобились нам, будь то через год или через десять лет. Потребность в них возникла в 1941–1942 годах, когда эти люди неожиданно оказались близки к коммунистически настроенным членам семьи Роберта Оппенгеймера – главного создателя американской атомной бомбы.
Разделение спецслужб
В феврале 1941 года произошло разделение НКВД на Наркомат госбезопасности и Наркомат внутренних дел. Военная контрразведка тогда же была передана в подчинение Наркомата обороны. Это событие можно считать знаковым. Видимо, у Сталина, как мне представляется, созрело решение о разделении функций спецслужб с целью выведения их из-под контроля одного человека – Берии и непосредственного подчинения лично себе разных аспектов деятельности в области госбезопасности и охраны правопорядка.
Что лежало в основе того, что военная контрразведка стала специальным органом, который был придан Наркому обороны? Насколько мне известно (мне говорил об этом В. Меркулов), главной причиной такого решения было то, что К. Ворошилов – нарком обороны – мало получал документов непосредственно о реальной боеготовности войск, о реальном положении дел в округах. Почему? Да потому, что главными потребителями информации были ЦК ВКП(б) и управление кадров Наркомата обороны. Причем их интересовала довольно своеобразная информация – наличие компрометирующих материалов и данных проверок руководящего состава офицерского корпуса. Как ни странно, информацией о боеготовности в округах, их мобилизационной готовности, о реальном состоянии дел в Красной Армии больше интересовался не Ворошилов, а Сталин и Молотов как Председатель Совета Народных Комиссаров.
В сентябре 1936 года НКВД возглавлял Ежов, секретарь ЦК, кандидат в члены Политбюро. Свои доклады Ежов и его предшественник Ягода строили как переписку со Сталиным. Административная цепочка доведения до наркома обороны информации, проверенной через агентуру, о фактической боеготовности войск автоматически удлинялась. Когда Берия стал наркомом, порядок не изменился. Берия тоже был кандидатом в члены Политбюро. И опять-таки переписка по этим вопросам, даже доклады по боеготовности и т. д., представлялись прежде всего Сталину и Молотову и только во вторую очередь доходили до наркома обороны Ворошилова.
Только Сталин, а позднее Хрущев и Брежнев лично принимали решение, следует ли рассылать поступавшую к ним от органов госбезопасности
