девушке, прижала её к своей груди. Залихватов только махнул рукой и даже не встал с табуретки, он тоже был в расстроенных чувствах.
Когда все уселись за столом, и Екатерина Михайловна стала разливать по чашкам горячий чай, Ирина стала рассказывать им всё о себе, начиная с самых детских лет. У хозяйки от услышанного упало на пол блюдце. Несколько раз рассыпались конфеты. Но, в конце концов, она села тоже окончательно села за стол и стала слушать, подперев голову рукой. Говорила только Ирина. Они пока не задавали ни каких вопросов.
А рассказать ей было что. Это постоянные непонятные выходки родителей, постоянные скандалы, пьянки. Ира помнила, как в их доме постоянно находились совсем ей не знакомые дядьки, когда её отец был на охоте. Потом она рассказала, как замерзла в снегу её мать, как сгорел, вместе с домом, её отец. После Татану поведала о самом последнем горе, постигшем её, о смерти деда.
Екатерина Михайловна временами платочком утирала слезу, а Залихватов тяжело вздыхал. Лицо его было мрачным.
– Моё ты горюшко,– вздохнула хозяйка дома,– сколько же выпало несчастий на твою долю! Бедная девочка!
– Будешь у нас жить… вместо дочери,– предложил Григорий Кузьмич.– Тебе будет тут хорошо. А если не понравиться, то жильё мы тебе подыщем.
– Какое жильё, Гриша? – Екатерина Михайловна находилась под тягостным впечатлением рассказов о своей юной жизни Татану. – Ира у нас будет жить до конца дней своих. Нам с тобой… она и нужна была всегда. Славная девочка. И комнату никакую в порядок приводить не надо. Она там и будет обитать, где раньше Алина жила.
– Алина ваша дочь? Я догадалась,– сказала Татану.– Она, наверное, сейчас в Хабаровске или даже в Москве.
– Она… Ты знаешь, Ирочка, мы уже третий год живём тоже… в большом горе,– с горечью в голосе произнесла Екатерина Михайловна.– Наша Алинушка лежит здесь, на сельском кладбище. Уже третий год, как её нет.
– Простите, я же не знала,– растрогалась и смутилась Ирина.– Боже мой, что же это делается? Почему так?
– Да вот так,– Залихватов развёл руками.– Училась в Лондоне. Думали, что забугорное образование что-то ей даст. А там её убили какие-то отморозки, и виноватых не оказалось. Концы в воду. Хорошо, что мы ещё тело сюда смогли доставить…
Теперь уже они, хозяева дома, рассказывали о том, как нелегко приходиться им сейчас. К месту пришлась известная поговорка, что «знал бы, где упасть, соломки бы подстелил». Конечно же, эта рана у отца и матери не заживёт никогда. Родителям смерть собственного ребёнка забыть невозможно, если они не растеряли, не пропили свои человеческие качества. Так устроен Мир. Хорошо или плохо, но вот именно так. Тут не только грешно, но даже и бесполезно ропать на Создателя.
Ничего такое возмущение не даст, лишь обнажит и без того не заживающие раны. Вот и жили теперь Залихватовы вдвоём. По инерции. Ожидали окончательной старости, а потом и – гробовой доски.
– А вот теперь снова мы втроём будем,– с грустью улыбнулась Екатерина Михайловна.– Ты же у нас останешься,
