Думаю, чисто себя водит. С одуванчиком[12] на голове. В нарядной коротенькой татьянке[13]… Ну, лежу я… Ни суха ни мокра… Мне ни хорошо ни плохо. Как-то навроде и без разницы… Всё гадаю, ну а будет она моим горюшатам мать але ведьма? Вроде б так к матери ближе… Не какая там бардашная девка… Не распустёха… Мне девчошечка поглянулась… Красивая… Ну, красоту не лизать. Жили б в одно сердце… Ну, стала она захаживать. То постирает что, то сготовит да меня ж и подкормит… Мы дажеть немноженьку сошлись… Какой-то особенной любови я промежду ними не вижу. Да оно и к лучшему. Надо порядок додержать. Уж как сойду, наполно развяжу им руки. Я покойна… Муж, робятки не будут у такой сиротами. Наказываю ей: «Ты за самим зорче карауль. А то он рюмашке мастак кланяться. Не давай ему воли выше глаз. Сгорит же с вина!..» Ухватила кавалерка моего пантюху крепонько, ни разу не был при ней и под малым градусом. Мой даже взглядывает на неё слегка полохливо. А ничё… Мужик в строгости не испортится… Я сделала, что могла… Семья без меня не падёт. Это главное… На душе тихий рай. Покойность… Можно и в отход… чем так мучиться…
Катя вдруг сморщилась, закрыла лицо руками и заплакала навскрик.
– Доктор! Миленька!.. Брешу, брешу всё я! Каки ни египетски боли, а помирать больней! Тупая… спесивая… распроклятка наука! Чем помирать по этой науке, лучше жить без науки! Таис Викторна, миленька, – изнурённо зашептала Катя, – поджалейте мою молодость. Помогите!.. Морфий добьёт… Как Нинушку!.. Я слыхала… Слухи бегают… сурьма помогает…
– Не знаю, Катюша, помощница ль тебе сурьма, – на раздумах проронила Таисия Викторовна. Вспомнила о своём борце, опасливо добавила:
– Вот травки…
– Травок-то полны леса. Да тольке наросла ль травка от погибели?
– Нарос… ла… – заикаясь, ответила Таисия Викторовна. Ладони у неё запотели, невесть отчего перехватило дыхание. Ей стало вдруг страшно, страшно оттого, что делает она что-то такое, чего не следовало бы вовсе и делать. – На траве сидеть, траву пить… – машинально проговорились сами собою эти слова. – Вот… – нервно достала из сумочки кроху-флакончик. – Это настойка. Должна бы помочь…
Было такое чувство, будто этот флаконишко жёг ей пальцы, и она суетливо поставила его на тумбочку у Катиного изголовья.
– Я ведь, К-катюша… В голове гудит, как на вокзале… Уж сколько дней хожу по больным по своим с этим борцом… А предложить боюсь… Ядовитый корешок…
Катя посмелела глазами.
– Да не ядовитей морфия! А отравиться и морковкой можно. Вон врач прописал одной моей знакомке морковный сок. Уж чего проще! Знакомка и рада стараться. Навалилась хлестать почёмушки зря. За раз выдудолила четверть и откинула варежки.
– Осторожничай… Не дай бог из детворы кто хватит.
– Таисия Викторовна! Миленькая! Не беспокойтесь, лиха сна не знайте. От детворы уж уберегу. А самой чего лишко хлебать? Каку дозу проскажете, та и
Одуванчик – марлевая косынка.
Татьянка – юбка в мелкую оборку.
